Вечером Рейман попрощался со своими товарищами.
«Лишь несколько офицеров, включая майора Шпрота и капитана Титце, вошло в мой новый штаб: мой прежний начальник штаба, полковник Рефиор, должен был остаться в Берлине. Прощание вышло грустным. Хоть мы и работали вместе совсем недолго, у нас сложились очень теплые личные отношения. И мы по-человечески привязались друг к другу, что осознали только теперь, когда должны были вот-вот расстаться. Я испытывал еще большую грусть от понимания того, что те, кто останется, или погибнут, или, что еще хуже, попадут в плен к русским. Как только стемнело, я покинул Берлин на автомобиле и направился в Потсдам по трассе «Авус», участку шоссе, использовавшемуся для автомобильных гонок. Дорога была забита всевозможным транспортом; солдаты и гражданские в огромном смятении покидали город по единственной оставшейся не перекрытой еще дороге. Во время поездки я мог отчетливо слышать выстрелы из танковых орудий противника и взрывы снарядов при попадании в цель. Оставалось всего несколько часов до того, как русские перережут эту последнюю связь Берлина с внешним миром. Я прибыл в Потсдам и сделал все, что мог, с остатками армейской группы «Шпре» и остальными людьми, которых мне удалось собрать против наступления русских» (Рейман, цитата из работы).
«Окружение Берлина стало для немецкой армии сокрушающим ударом, не только военным, но и морально-политическим. В результате этого удара Германия оказалась разделенной на части» («Правда»).
«Можно в любой момент ожидать известия, что советское знамя развевается над Рейхсканцелярией» («Таймс»).
«Днем я связался с командующим артиллерией берлинского оборонительного района, подполковником Платовым, который находился на башне противовоздушной обороны. Тогда же я проинспектировал различные опорные пункты – что оказалось непросто среди всех этих развалин, – а также несколько батарей, которые к тому времени заняли свои позиции. В целом по различным отдельным секторам Берлина у нас было распределено четыре артиллерийских полка, однако, насколько я помню, в наличии у нас имелось только восемь-десять моторизованных подразделений. Дополнительно у нас были орудия наших собственных четырех дивизий (56-го танкового корпуса) и 408-го артиллерийского корпуса фольксштурма, хотя эти несколько уцелевших орудий оказались практически бесполезными из-за отсутствия боеприпасов. Не будь я коренным берлинцем и не знай город как свои пять пальцев, я бы решил, что невозможно разместить батареи за столь короткое время, отпущенное мне. Однако я знал, куда направиться, без того, чтобы постоянно сверяться с картой. Поскольку большинство орудий оказалось не дальнобойными, то фактически нашлось не так много мест, из которых можно было выбирать: Тиргартен и некоторые площади покрупнее, вроде Лютцовплац, Бель-Альянс-плац, Люстгартен, Александерплац и тому подобное, а также отрезок железной дороги между вокзалами в Потсдаме и Анхальт в центре города. Также мы установили несколько минометов на Бель-Альянс-плац, Лютцовплац и Штейнплац и орудия на железнодорожных путях. Ближе к вечеру я посетил 150-мм батарею в Ботаническом саду, неподалеку от моей берлинской квартиры» (Волерман, цитата из работы).
«Миновав Науэн, где попали под авиационный налет, но не понесли потерь, мы, со скоростью пешехода, добрались до следующей деревни, Вустермарк. Восточная ее часть находилась под огнем противника, а дорога простреливалась пулеметами. Мы решили возвращаться тем маршрутом, которым я пользовался в мирное время. Он шел по окраинам Кетцина, а затем разветвлялась на Марквардт и на Западный Берлин. Когда за нами осталось около 7 километров основной дороги, мы обнаружили, что русская пехота осторожно продвигается по противоположной, спокойной и в основном лесистой сельской местности, с двух направлений: от Паретца на юго-западе и от Приорта на северо-востоке. Мы находились как раз между ними, прямо в том месте, где, вероятно, должно было замкнуться кольцо вокруг Берлина. На данный момент мы были вне пределов досягаемости их оружия, и те выстрелы, что они выпустили по нас, не причинили нам вреда. Заметив нас, две советские передовые группы остановились и укрылись в небольших рощицах.
Мне пришлось задуматься, возможно ли и благоразумно ли будет и дальше действовать по нашему плану. Насколько мы могли судить, это было единственное место вокруг Берлина, которое противник еще не перекрыл. Впереди, возле Фалькенреде, нам нужно было пересечь канал. Уцелел ли массивный каменный мост из песчаника, запомнившийся мне по довоенным странствиям? Если нет, то мы можем застрять на канале и, скорее всего, те две советские передовые группы соединятся, чтобы захлопнуть капкан позади нас! Это было решение, которое следовало принять быстро и которое мог принять только я. Принимая во внимание все признаки полного разгрома, которые мы видели повсюду, я не нарушил бы долга чести, если бы приказал отступить. (Незадолго до этого Крукенберг «повстречал группу распевающих солдат, которые сообщили мне, что радовались, потому что война закончена и теперь, когда подписано соглашение с союзниками, русские не станут их преследовать…»)
Однако опыт Первой мировой войны приучил меня не отступаться от выполнения задания, пока не будут исчерпаны все возможности…
Я велел своим людям не обращать внимания на русских, надеясь, что неприятель может легко принять нас за своих, особенно на таком расстоянии, и спокойно двигаться через эту брешь. И действительно, моя уловка, видимо, сработала, раз обе передовые группы прекратили движение. Так мы добрались до моста через канал… Он все еще стоял, однако фольксштурмовцы возвели на нем заграждения, которые нам теперь нужно было убрать. Занимаясь этим, мы услышали мощный взрыв, и вокруг нас взметнулись тяжелые обломки камня. Из-за них все мы получили болезненные ушибы. У гренадера рядом со мной оказалась серьезно повреждена нога. Мой вездеход был обездвижен.
Берега канала оказались слишком крутыми для наших машин. А самое главное, теперь мы серьезно опасались, что взрыв может встревожить русских позади нас. Тогда мы взяли все, что могли унести, и двинулись пешком. Раненого, под присмотром нашего штабного хирурга, поместили в машину. Свои пустые машины мы отправили на самой малой скорости по той дороге, которой приехали. Они беспрепятственно проехали между передовыми русскими группами.
Около 15:00, по разваливающемуся мосту, мы добрались до противоположного берега. Поблизости мы обнаружили троих фольксштурмовцев, которые были потрясены, когда увидели, что мы немцы. Им и в голову не приходило, что кто-то может быть настолько глуп, что попытается попасть в город. И это они, по ошибке приняв нас за русских, подорвали заряд взрывчатки под мостом. Им ничего не было известно о других немецких подразделениях в этой местности, да и сами мы не встретили каких-либо солдат во время нашего марша мимо замка Марквардта, Глиннике и Гатова на Пихельсдорф – за исключением патруля из трех юнцов из гитлерюгенда на велосипедах, каждый из которых был с фаустпатроном, которых можно было с некоторой натяжкой считать солдатами. Основные мосты через Хафель и озеро Штоссен на дороге из центра Берлина в Шпандау – столь важные как для обороняющихся, так и для наступающих, – оказались заблокированы, но в остальном целыми и без охраны. Я задумался, какую оборону мы можем выставить против внезапной атаки русских… После 50-километрового марша… примерно в 20:00 мы прибыли к Имперскому стадиону. Нам посчастливилось обнаружить оставленный люфтваффе склад. Изобилие припасов, и особенно шоколада, помогло нашим усталым людям прийти в себя. В зданиях вдоль дороги еще сохранились различные заведения, на которые, судя по отчетливо доносившимся из них шуму и музыке, военное положение никак не повлияло. Дабы восполнить потерю наших транспортных средств, я реквизировал одну из множества припаркованных снаружи машин. Вскоре после полуночи мы с моим адъютантом поехали в Рейхсканцелярию – через Рейхсканцлерплац, Бисмаркштрассе, шоссе Шарлоттенбург, Бранденбургские ворота и Вильгельмштрассе. Никаких войск по пути мы не встретили и никаких приготовлений к обороне не видели. Дороги оказались пустыми; нас ни разу не остановили» (Крукенберг, цитата из работы. В своей рукописи Крукенберг описывает свой путь из Нойштрелица в Берлин вместе с личным составом в девяносто человек, в основном французских добровольцев. Крукенбергу, командовавшему дивизией СС «Шарлемань», было приказано принять командование дивизией «Нордланд»).
