Мне сообщили, что командный пункт дивизии «Норд-ланд», телефонная связь с которой оказалась потеряна некоторое время назад, находилась в Хазенхайде, на открытом участке местности между Кройцбергом и Нойкёльном. Я поехал туда и по прибытии обнаружил рядом с домом колонну никем не охранявшейся техники. И хоть командирский флаг не был вывешен, я решил, что это, должно быть, и есть штаб-квартира дивизии; мои предположения оказались верны. К несчастью, русская авиация пришла к такому же заключению и незадолго до этого сбросила на дом мощную бомбу. Все верхние этажи оказались разрушены. Когда я появился, там все еще поднимались клубы пыли. Гарнизон находился на первом этаже. Во время бомбежки многие получили тяжелые ранения, повсюду лежали раненые. Среди них, в углу помещения, я отыскал командира дивизии. Он ожидал, что его отстранят от командования, и сказал мне, что я не смогу продержаться на своем посту более 24 часов. Оборона Берлина, продолжал он, невыполнимая задача; те, кто наверху, попросту искали козлов отпущения. Когда я спросил, какие силы он развернул на передовой, то был потрясен названной им цифрой – семьдесят человек. («Личный состав», который Крукенберг привел с собой из Нойштрелица – на самом деле настоящих «коммандос», – насчитывал девяносто человек.) Остатки его войск совершенно выдохлись. Но вскоре они придут в себя…
Сейчас Хазенхайде находился под огнем легкой артиллерии. Небольшие подразделения дивизии «Нордланд» охраняли его и прилегающие территории от возможных внезапных атак русских. Дальше к линии фронта у нас не было ничего, кроме частей фольксштурма. Вооруженные трофейными винтовками, с нехваткой боеприпасов, эти люди представляли собой жалкое зрелище… Я отыскал их командира, местного партийного лидера, на Германплац, в большом здании с хорошим видом на окрестности… Когда я спросил его о ситуации, он ответил, что русские наступали с востока, днем раньше захватив пригород Трептов. Он выдвинул подразделения как можно дальше вперед – к городской дамбе и Солнечной аллее. Но, добавил он, они слишком слабы, чтобы оказать сколь-нибудь серьезное сопротивление.
Пока мы обсуждали возможности усилить наши передовые позиции, на противоположной стороне Германплац появились два советских танка, которые тут же открыли огонь. Поскольку они были одни, я подумал, что у нас есть достаточно неплохие шансы подбить их с близкого расстояния. Я сказал командиру, что отдам необходимые приказы, а заодно и немного облегчу жизнь его людям. Я благополучно – если не считать легкого ранения шрапнелью в лицо, – вернулся в Хазенхайде. К тому времени с Имперского стадиона подтянулась моя команда. Я отправил половину французской (добровольческой) противотанковой группы под командованием капитана Фене против советских танков, которые мы уже заметили, и против тех, которых можно было еще ожидать. …За вечер и ночь французам удалось подбить с близкой дистанции 14 советских танков, в результате чего наступление противника временно приостановилось. Позднее неоднократно доказывалось, что встречных боевых действий, даже с использованием одного-единственного пулемета, было достаточно, чтобы остановить продвижение русских. На мосту Халензе 3 человека из имперской гражданской обороны и с одним пулеметом смогли 48 часов сдерживать целую русскую роту» (Крукенберг, цитата из работы).
Так начиналась последняя битва горстки волонтеров, которые – сначала в Нойкёльне, а потом в центре города – серьезно расстроили планы русских, благодаря своим отваге и выучке, проявленным ими в охоте на танки. Как мы потом узнаем, одним из последних Рыцарских крестов этой войны был награжден французский унтер-офицер Эжен Вало, служивший под командованием Крукенберга.
Единственными иностранными контингентами, численностью в роту или батальон, сражавшимися с Красной армией под собственными флагами, были польские. В Берлине они размещались в основном в пригородах Шпандау и Потсдама, а также в Грюнвальде, Сименсштадте, Моабите, Шарлоттенбурге и Тиргартене. Согласно польским данным, они насчитывали 200 000 человек и использовали 250 собственных танков.
С другой стороны, среди защитников Берлина имелись представители почти всех европейских наций. Они дислоцировались отдельными подразделениями и состояли из бельгийцев, датчан, голландцев, норвежцев, шведов, эстонцев, латышей, украинцев, галичан, валахов, швейцарцев, французов, испанцев и много кого еще.
Самыми многочисленными среди них оказались французы и испанцы. Тот факт, что французы превосходили всех остальных в отваге, в значительной степени явился заслугой их командира, Крукенберга. Еще находясь в Нойштрелице, он построил свою дивизию «Шарлемань» и объявил, что генерал де Голль строит новую, свободную Францию и что если кто-то считает, что в данных обстоятельствах он больше не желает сражаться на стороне Германии, то он должен открыто об этом заявить; его немедленно отстранят от боевой службы и определят на фортификационные работы. Две трети дивизии решили воспользоваться предложением, а те девяносто французов, которые предпочли отправиться с Крукенбергом в Берлин, стали, так сказать, добровольцами среди добровольцев, намеренных сражаться против русских не за Гитлера, но ради спасения Европы. Так их наставлял монсеньор Жан, граф Майоль де Лупе, дивизионный священник и духовный наставник, хотя слово «духовный» вряд ли пригодно для характеристики «наставничества» этого человека.
Крукенберг считал, что его солдаты слишком хороши, чтобы использовать их в качестве пушечного мяса на относительно некритичных участках обороны, и устроил их переброску в центр, то есть в сектор «Z» («Цитадель»). Не то чтобы данный сектор имел что-то общее с цитаделью – он продолжал оставаться тем же, чем и был, – деловым центром огромного города с банками, большими универмагами, крупными издательствами, центрами торговли мехами и текстилем, но большинство из них теперь лежало в руинах или было охвачено пожарами.
Хотя телефонная сеть Берлина по большей части уцелела, она не использовалась для информирования старших офицеров уровня, так сказать, полевых командиров, о частых изменениях в приказах, отданных в штаб-квартире Вейдлинга или в бункере фюрера; вместо этого им приходилось пробираться туда и обратно ради получения устных приказаний. Самое лучшее, что они могли сделать в подобных обстоятельствах, – это прятаться от пуль и снарядов, что, по сути, и являлось их основным вкладом в оборону Берлина. В остальном им приходилось просто докладывать, что еще одна часть Берлина пала под натиском русских и что теперь только «X» может их спасти… Этими «X», учитывая обстоятельства, были Штайнер, Венк, Буссе или произошедший в последний момент разлад между союзниками. С того самого момента армия перестала питать всяческие иллюзии по поводу использования гипотетического секретного оружия.
Начальнику артиллерии Вейдлинга, полковнику Волерману, сначала приказали принять под командование сектор обороны «D» (Лихтерфельде и Темпельхоф), однако несколько часов спустя ему было велено поступить в распоряжение штаб-квартиры обороны на Гогенцоллерндамм. Он погрузил всех своих офицеров в тяжелый грузовик и отправился к месту назначения.
«Если я описываю этот переезд, то не столько ради того, чтобы передать наши личные переживания, сколько чтобы показать обстановку в Берлине 25 апреля. Только мы выехали на Бель-Альянс-штрассе, которая начиналась от Кройцберга, на высоте не более километра над нами возникла группа советских бомбардировщиков. Нам оставалось всего несколько десятков метров до многочисленных выемок железнодорожных путей из Потсдама и от Анхальта, неподалеку от станции Йоркштрассе, когда самолеты сбросили бомбы. Даже в самом страшном сне мне не причудилось бы, что я могу оказаться лежащим ничком в грязи берлинской сточной канавы, прямо на решетке водостока, поскольку это оказалось единственным укрытием, которое я смог найти. Мы явно оказались в неподходящее время в неподходящем месте… с южной стороны от железнодорожных путей и отделенные от дороги массивной чугунной оградой. Поблизости никаких строений или подвалов. Наконец мы обнаружили брешь в ограде, пробитую одной из первых сброшенных бомб, и проскользнули через нее в пакгауз. К счастью, наш грузовик не сильно пострадал. Переведя дух, мы отправились дальше, но, проехав всего несколько метров, увидели еще одну группу бомбардировщиков. На этот раз мы разминулись с ними на въезде на Стубенраухштрассе. Внесла свою лепту и русская артиллерия… В нашу сторону непрерывно летели крупнокалиберные снаряды, и мы поняли, что оказались в эпицентре авиационных и артиллерийских налетов… Место между лютеранской церковью и Гроссгёршенштрассе, куда обрушилась основная масса бомб второй волны налета, выглядело просто кошмарно…» (Волерман, цитата из работы).
