Приняв такое дипломатичное решение, Вейдлинг отозвал Крукенберга в сторону и попросил его «в данных обстоятельствах» не обращать внимания на то, что он перешел в подчинение к генерал-майору Монке, младшему по званию. Крукенберг ответил, что «в данных обстоятельствах» это не имеет особого значения. Это была последняя встреча Крукенберга с комендантом; до самой капитуляции Вейдлинг не отдавал ему никаких приказов, ни устных, ни письменных.
Едва Крукенберг собрался покинуть бункер фюрера, как появился Геббельс в полной партийной униформе. Они с Крукенбергом поссорились в 1933 году, а Геббельс обычно такого не забывал. Однако, захваченный врасплох тем, что ему довелось столкнуться с Крукенбергом в столь высоком окружении, он не выказал особых признаков своего недовольства.
«Когда генерал Фегелейн проинформировал его о поставленной предо мной задаче, Геббельс настоял на представлении «неприукрашенной» – как он выразился – картины морального состояния войск под моим командованием. Я сказал, что в моем распоряжении находится гренадерская танковая дивизия войск СС, включая контингент добровольцев из различных стран Европы. Все старшие офицеры – опытные фронтовики, в то время как значительный процент младших офицеров и солдат состоит из студентов и молодых рабочих, и эта молодежь оказалась огромным подспорьем в рукопашных уличных схватках. Естественно, их… жестоко потрепали. Я добавил, что иностранные добровольцы полны решимости остановить продвижение большевизма на Запад и любой ценой защитить свои дома от красной угрозы. То, что они видели, как русские обращаются с жителями Курляндии и восточной части Германии, только укрепило их решимость. Их сильно ободряют известия, что войска западных союзников вскоре войдут в город. В некотором смысле они считают себя авангардом этих войск и надеются, что, удерживая русских до подхода подкреплений, они заслужат благодарность и уважение своих соотечественников… Разумеется, они с нетерпением ожидают скорейшего появления подкреплений. А до тех пор, добавил я, они будут удерживать свой участок обороны.
Доктор Геббельс слушал меня с задумчивым видом. Он сказал, что переговоры с западными союзниками идут не так уж и плохо. Более того, ему только что стало известно, что 12-я армия Венка вышла к реке Хафель. Ее прибытие облегчило бы положение на остальных фронтах. Необходимо лишь только продержаться еще несколько дней. Однако, если до этого русские одержат верх, все наши планы расстроятся. Поскольку его замечания подтверждали то, что мне говорили в самых высоких военных инстанциях, у меня не имелось причин сомневаться в них. И лишь позднее до меня дошло, что все это оказалось лишь пропагандистской уловкой» (Крукенберг, цитата из работы).
Драматург мог бы многое выжать из только что представленного нами диалога. Представьте себе сцену: пылающий город, практически окруженный и занятый как минимум миллионной армией противника
[68]. Действующие лица: один точно не верил ни единому своему слову, а другой вряд ли мог поверить хотя бы в половину того, во что, как он уверяет, верил.
Для контраста, замечание Гитлера, сделанное тем же вечером и пересказанное Рефиором, прозвучало на редкость реалистично. Вейдлинг только что представил подробный план спасения фюрера из советского окружения. Гитлер с интересом слушал разъяснения Вейдлинга, затем покачал головой и сказал: «Ваше предложение всем хорошо. Но какая от него польза? Я не готов быть схваченным, заблудившись где-нибудь в лесу. Я останусь здесь, чтобы погибнуть, возглавляя своих людей. Но вам следует продолжать защищать город».
В тот день Вейдлинг проводил дальнейшую инспекцию своих рубежей обороны. То, что он увидел, привело его в уныние.
«Потсдамская площадь и Лейпцигштрассе находились под плотным артиллерийским огнем. Пыль от развалин вздымалась в небо, словно густой туман. Машина, везущая меня к генералу Беренфенгеру
[69], еле двигалась. Вокруг рвались снаряды. На нас падали обломки камня. Оставив автомобиль возле Замка, конец пути мы проделали пешком. Дороги были изрыты воронками от снарядов и усыпаны обломками кирпича. На улицах и площадях ни души. Избегая снарядов русских минометов, мы перебежками добрались до станции метро. Просторная подземная станция на глубине двух этажей была заполнена перепуганными гражданскими.
«От платформы «Е» мы прошли по линии метро до станции Шиллингштрассе, до штаб-квартиры генерала Беренфенгера. Он доложил о мощных атаках русских в районе Франкфуртерштрассе. Этот бывший руководитель гитлерюгенда и фанатичный приверженец Гитлера превозносил доблесть своих солдат и их героические деяния. На его участке было подбито значительное количество танков противника. Сейчас он добивался, чтобы я выделил ему еще больше людей и боеприпасов. Я ничего не смог ему пообещать. Большая часть войск Беренфенгера состояла из фольксштурмистов, брошенных в исключительно жестокое сражение с трофейным оружием – французским, итальянским и прочим. Боеприпасов к нему было не сыскать во всем Берлине…
На обратном пути я навестил один из госпиталей. Он оказался ужасно переполненным. Врачи попросту не могли справиться с таким количеством раненых. Света и воды практически не было» (Вейдлинг, цитата из работы).
Пройди Вейдлинг еще несколько десятков метров дальше командного пункта Беренфенгера, он вполне мог повстречаться с Гусом, прогуливающимся позади русских позиций.
«Лангештрассе, угол Андреасплац. Район расположен рядом с Шпре и станцией «Шлезише», почти в километре от Александерплац. Прошлой ночью Лангештрассе стала полем боя. Два дома выгорели дотла. Улица усыпана битым стеклом. Трупы оттащили к стенам. Люди начали выбираться из подвалов. На углу улицы стояла колонка. Женщины выстроились в очередь за водой…
Из наполовину сгоревшего дома вышел пожилой человек с повязкой Красного Креста на рукаве – немецкий врач. Он спустился в бункер, чтобы заняться ранеными. Советское орудие за соседним углом открыло огонь. В дверном проеме появились молодые люди с подозрительно военной выправкой и с белыми повязками на рукаве. Переодетые офицеры! Их не остановили и позволили направиться в тыл – вскоре с ними разберутся…
Подъехал автомобиль, из которого вылез майор. Он удивленно посмотрел на меня; наверняка не понял, что этот штатский тут делает и, более того, обращается к нему по-русски. Я назвал себя. Майор Дризо воскликнул: «Я знаю вас, читал ваши работы!..» Так неожиданно столкнуться со своим читателем в Берлине…» (Гус, цитата из работы.)
Бои в южной части Целендорфа все еще продолжались, а русские уже назначили Георга Шульце бургомистром района.
Где бы ни появлялись русские, часы не только меняли своих владельцев, но и переводились на московское время. В результате возникла разница в два часа между оккупированными и неоккупированными частями Берлина. Единую систему времени, основанную на немецкой, ввели лишь несколько недель спустя. А пока русские продолжали жить по московскому времени, немцам пришлось делать то же самое. В некоторых районах комендантский час – сначала с 06:00 вечера до 08:00 утра, а позднее с 10:00 вечера до 08:00 утра – был установлен по московскому времени, что обязывало берлинцев освободить улицы еще засветло. Поскольку почти все часы оказались реквизированы русскими в качестве «военных трофеев», Шульце приказал, чтобы каждое утро, в 08:00, звонили колокола, оповещая жителей Целендорфа об окончании комендантского часа.
