Весь Берлин пылал, и многие тысячи тех, кто пытался отчаянно цепляться за жизнь, погибли в разрушительных пожарах или под обломками. И все же самый могущественный из всех немец не смог осуществить свое желание – быть преданным огню после смерти.
Еще с тех пор, как Гитлер решил стать политиком, его величайшей амбицией было иметь право решающего голоса на планете. Мысль о том, чтобы оказаться во власти других – пусть даже в качестве трупа, – была для него равносильна проклятию. Помимо того что он втайне боялся попасть в плен живым и оказаться выставленным в клетке на всеобщее обозрение – страх, который, возможно, был не таким уж необоснованным, – его также ужасала мысль о том, что могут сотворить с его телом враги. И ради того, чтобы не попасть им в руки, живым или мертвым, Гитлер подготовил свою немедленную кремацию.
Ничего не могло было быть проще, обладай те, кто отвечал за исполнение приказа, хоть толикой здравого смысла и предусмотрительности. Тот факт, что эти люди не смогли завершить столь простое дело, показывает всю степень замешательства, беспомощности и паники, которые господствовали среди тех, кого оставил после себя Гитлер. И это также показывает еще одно – их полнейшее равнодушие к человеку, который до того времени являлся их величайшим кумиром.
Теперь у каждого была одна лишь цель: спасти собственную шкуру. Но даже среди ближайших соратников Гитлера, обязанных ему всем, личная преданность пережила смерть фюрера. Умершая рядом с ним женщина оказалась, возможно, единственным человеком, который испытывал к нему истинные чувства. В отличие от Геринга и Гиммлера она не совершила никаких преступлений, за которые победители могли бы предъявить ей претензии. Если мы вспомним, как была обнаружена мертвая Ева, ее спокойствие (по Линге), дистанцию, которую она сохраняла от Гитлера в своей смерти, несомненно, чтобы как бы подчеркнуть внутреннее одиночество Гитлера, которое давным-давно уже стало его официальным состоянием, – если иметь все это в виду, вполне можно усомниться, действительно ли Ева Гитлер-Браун была таким наивным и простым созданием, как о ней чаще всего говорили. В любом случае то, как она ушла из жизни, заслуживает огромного уважения.
Но вернемся к воронке от бомбы. Огонь обуглил труп Гитлера, но не уничтожил его. Тело Евы Браун, а особенно ее голова, пострадало значительно сильнее. Искусственные зубы расплавились, хотя настоящие частично уцелели. Тонкий слой мусора над телами слабо защищал от непогоды. Первые дни мая выдались холодными и дождливыми. Естественное разложение замедлила сама процедура, призванная уничтожить тела, – кремация. Наружные ожоги и обугленные куски одеял выполнили роль консервантов.
Со 2 мая русские безраздельно господствовали во всем Берлине. Имя Гитлера беспрестанно повторялось ими в звучных приказах, воззваниях, в прессе и по радио. Он олицетворял собой силы зла, которые опустошили Россию до самой Москвы и Кавказа. И теперь, когда русские добрались до последнего убежища Гитлера, что могло быть более естественным, чем обрести полную уверенность в том, что слухи о смерти фюрера не являлись многочисленными фальсификациями? Для этого требовалось опознать тело. Более того, можно было ожидать, что русские доставят тело или хотя бы его фотографии Сталину как вещественное доказательство их великой победы.
Приступая к исследованиям для этой книги в Москве, я считал вполне возможным отыскать тело. Но если его действительно сохранили, хотя бы на фотографии, то все концы оказались тщательно запрятанными.
Существует множество свидетельств тому, что русские придавали огромное значение местонахождению тела Гитлера. Например, когда генерал Чуйков впервые встретился с генералом Кребсом в Берлине, помимо всего прочего он хотел знать, что случилось с телом Гитлера.
Кребс ответил: «Согласно его последней воле, оно было сожжено в Берлине. В тот же самый день».
Чуйков, находившийся на телефонной линии с маршалом Жуковым, своим командующим, тут же передал последнему эту информацию: «…было сожжено в Берлине. В такое трудно поверить, но именно это говорит мне генерал. Он привез письмо от Геббельса и Бормана…»
В тех случаях, когда у русских появлялись даже малейшие подозрения, что немецкий военнопленный может знать хоть что-то о последних днях Рейхсканцелярии и о смерти Гитлера, они допрашивали его снова и снова – днями, неделями и даже иногда годами. Пилот Гитлера, Ганс Баур, прошедший через все подобные допросы, в своей книге «Я возил самого могущественного человека на Земле» описал, что происходило на подобных допросах: «Мне предлагали деньги, работу в Чили; мне даже позволили бы жить в России, если бы я посчитал, что в Германии для меня небезопасно, если только я скажу им, где сейчас Гитлер. Это было какое-то безумие».
Но, хоть и не вызывает сомнения, что русские предпринимали настойчивые усилия, дабы установить, что случилось с Гитлером или его телом, не существует свидетельств тому, что они поместили труп – как утверждают многие – в обитый свинцом гроб и сделали подлинные его снимки, как и тому, что они составили официальный отчет об обнаружении и окончательном уничтожении тела. И все же Москва заранее сделала обширные приготовления, вплоть до формирования специальных команд, в чьи обязанности входило найти Гитлера, живым или мертвым.
Одной из таких поисковых команд руководил подполковник Иван Клименко. В начале 1965 года московское новостное агентство «Новости», чьим основным занятием являлось снабжение исходными материалами по событиям в СССР иностранных журналистов, попросило Клименко, теперь уже полковника, рассказать о своей деятельности в качестве руководителя поисковой команды. Более интересным, чем его собственное изложение, оказалось повествование его переводчицы, лейтенанта Елены Ржевской, в то время юной студентки. В форме романа, озаглавленного «Весна в шинели», она описала свои берлинские переживания, хоть и в несколько идеализированном ключе, но зато более объективно и с меньшей склонностью к явным преувеличениям, чем версия полковника.
Клименко, например, пишет, что Рейхсканцелярию русские «взяли штурмом», когда ничего подобного не случилось. Говорит, что комнаты Гитлера и Евы Браун в бункере фюрера были значительно больше остальных, тогда как немного просторней других оказалось лишь помещение для совещаний. Клименко пишет, что первым, кого они обнаружили в бункере, оказался «личный врач доктора Геббельса», который помог Магде Геббельс убить шестерых ее детей. На самом же деле отравивший детей доктор Стумпфеггер бежал вместе с группой Бормана – Наумана и, предположительно, погиб уже снаружи; во всяком случае, с тех пор его больше не видели. Как и не было во рту детей раздавленных капсул от яда, как утверждает Клименко. Детей сначала чем-то опоили, а затем, прямо перед тем, как они уснули, дали им отравленные конфеты. Фрау Геббельс в убийстве не принимала участия. Этим руководил доктор Стумпфеггер, конфеты приготовил тоже он. Она же в отчаянии металась по коридору, пока доктор Стумпфеггер не вышел и не кивнул ей. Потом лишившуюся чувств Магду Геббельс эсэсовские охранники отнесли в ее комнату.
Поэтому отчет Клименко по меньшей мере недостоверен. Если мы сравним его с написанным Ржевской и тем, что можем извлечь из немецких источников, то вырисовывается следующая общая картина.
