Следующие полчаса ушли на соблюдение формальностей. Кребс представил свои полномочия на ведение переговоров и снова просил Чуйкова о личном разговоре. Дуффинг пишет: «Все его усилия отскакивали, словно мячик». Постепенно Кребс понял, что так ничего и не добьется. Он выпрямился на стуле и громко произнес: «Я должен поставить вас в известность, что 30 апреля Адольф Гитлер покончил с собой».
Кребс явно надеялся, что эта новость произведет ошеломляющий эффект. Однако Чуйков все испортил, когда совершенно спокойно заявил, что им об этом уже известно.
Разумеется, русский генерал просто блефовал. Немцы это тоже поняли, но от этого им было мало пользы – своей сухой репликой Чуйков вынудил немецкого начальника штаба, который мнил себя вестником судьбы, спуститься с небес на землю.
Тогда Кребс сообщил о круге своих полномочий – он прибыл для ведения переговоров о капитуляции, но не безоговорочной или даже немедленной. Он имел в виду прекращение огня, чтобы дать возможность новому правительству собраться в Берлине; только когда это произойдет, можно начинать настоящие переговоры с русскими о капитуляции.
Таков был план Кребса, однако русские имели на это совершенно другую точку зрения. Начать с того, что они не желали видеть новое фашистское правительство, сформированное в соответствии с завещанием Гитлера. Более того, Кребс просил о прекращении огня не во всей Германии, и даже не в уцелевшей ее части, а только в Берлине. Русские, со своей стороны, не были предрасположены заключать соглашения за спиной своих западных союзников, даже несмотря на то, что сами подозревали последних в ведении односторонних переговоров.
Таким образом, переговоры оказались с самого начала обречены на провал. Тем не менее они длились с 05:00 утра до полудня. Поначалу Кребс не осознавал, что у него нет ничего такого, что можно было предложить русским, дабы они хоть в чем-то пошли ему навстречу. Он предъявил письмо Геббельса и Бормана Сталину, содержащее список нового правительства. Оно начиналось почти теми же словами, с какими Кребс обратился к Чуйкову: «Герр маршал, Вы первый представитель не германской нации, которого мы информируем, что…»
Чуйков решил, что ему следует немедленно ввести в курс дела маршала Жукова, находившегося тогда в Штраусберге. И хотя он знал, что Кребс и, разумеется, немецкий переводчик говорят по-русски, он не стал просить их покинуть помещение. Очевидно, Чуйков хотел, чтобы они приняли к сведению, что и он тоже связан решениями своего командования.
Жуков попросил немедленно переслать все переданные немцами документы к нему в Штраусберг. Что было исполнено к 6:00 утра. Маршал вызвал своего переводчика и попросил его перевести семь (или восемь?) листов формата 33,6×42 см. Большая часть из них оказалась посвящена перечню новых министров. Переводчик зачитал первое предложение письма Сталину: «Герр маршал, Вы первый представитель не германской…» Он запнулся на «не германской». По-русски такое словосочетание должно было звучать как «не немецкой». Сразу ему не удалось подобрать эквивалент для этого нескладного, «нерусского» оборота, и он попросил у маршала еще времени. Рассерженный Жуков приказал ему немедленно продолжить работу. Тем временем он позвонил по прямой линии в Москву. Он передал трубку своему начальнику штаба, генералу Малинину, и велел ему передать все в свободном переводе – как есть, слово в слово. Двадцать минут спустя Сталин уже смог прочитать послание Геббельса. Ему оставалось только дивиться самомнению и самообману этих последних паладинов фюрера.
Пока текст послания передавался по телефону в Москву, Жуков опять связался с Чуйковым, который по-прежнему был с Кребсом.
Жуков: «Он намерен заключить мир?»
Чуйков: «Мир? Нет, ничего подобного я от него не слышал. Я спрошу его». (Кребсу.) «Маршал желает знать, предлагаете ли вы безоговорочную капитуляцию?»
Кребс: «Нет. Есть еще кое-что. Сначала нам нужно сформировать правительство».
Чуйков (Жукову): «Он говорит, есть еще кое-что… Что? Нет, это другое правительство установило контакт с союзниками… (Чуйков намекал на переговоры Гиммлера.)
Жуков: «Что об этом известно Кребсу?»
Чуйков: «Не знаю. У них нет контакта с союзниками. Кребс уполномочен вести переговоры только с Советским Союзом».
Жуков: «Я переговорю с Москвой».
Чуйков: «Буду на связи. Да, понимаю. Нет, Кребс не уполномочен на подписание капитуляции, в его власти только вести переговоры».
После этого разговора, во время которого Жуков дожидался инструкций из Москвы, Чуйков сказал Кребсу: «Мы можем вести переговоры только на условии безоговорочной капитуляции Германии перед Советским Союзом, Соединенными Штатами и Великобританией».
Это прояснило ситуацию. А поскольку Кребс не желал и не имел возможности вести переговоры на подобных условиях, то все разговоры следовало немедленно прекратить. Однако ничего подобного не произошло. На протяжении нескольких часов немцы и русские продолжали встречу и повторяли одни и те же аргументы. Когда Кребсу уже нечего было добавить, он просто сказал, что на этом все, – снова по-русски. Тем временем Чуйков продолжал руководить боевыми операциями в столице. Постоянно прибывали и отбывали посыльные.
Чуйков: «Какова последняя сводка? Прекратили сопротивление? Что?.. Выслали парламентеров? А куда им еще деваться?»
Он положил трубку и повернулся к Кребсу: «Похоже, ваш гарнизон сдается».
Кребс: «Где?»
Чуйков: «Да везде».
Кребс: «Что, без приказа?»
Чуйков: «Тут все просто. Наши войска наступают, а ваши сдаются».
Кребс: «Возможно, это отдельные случаи»
[90].
Чуйков: «Что-то не очень похоже».
Затем они обсуждали общее положение. Чуйков велел принести последние номера русских газет; они содержали статьи о переговорах Гиммлера с западными союзниками, хоть и сильно преувеличивали их значение. Делая это, советский генерал задел своего оппонента за живое – для Кребса теперь настоящим врагом стал скорее Гиммлер, а не Чуйков. В запальчивости он бегло ввел русского в подробности внутренних махинаций нацистского руководства
[91].
«Гиммлера ни на что подобное не уполномочивали, – ворчал Кребс. – Мы все этого опасались. Правда, Гиммлеру не сообщили о самоубийстве фюрера».
«Но ведь немецкие радиостанции наверняка все еще работают?» – несколько удивленно спросил Чуйков.
