Тут его перебил Соколовский. Он не считал необходимым упоминать об этом в приказе о капитуляции. Вейдлинг возразил, что смерть фюрера еще не обнародована; Геббельс сказал ему, что никому, кроме Чуйкова и Сталина, об этом не известно. Соколовский поправил его, сказав, что днем раньше немецкое радио объявило о геройской гибели Гитлера.
Вейдлинг покачал головой и, ни слова не говоря, протянул Соколовскому текст своего приказа. В черновике было написано следующее:
«30 апреля фюрер покончил с собой и, таким образом, оставил нас, присягавших ему на верность, одних. По приказу фюрера мы, германские войска, должны были еще драться за Берлин, несмотря на то, что иссякли боевые запасы, и несмотря на общую обстановку, которая делает бессмысленным наше дальнейшее сопротивление.
Приказываю: немедленно прекратить сопротивление.
Вейдлинг, генерал артиллерии,
бывший комендант берлинского
оборонительного района».
Когда текст перевели, Чуйков заметил: «Слово «бывший» здесь лишнее. Вы все еще комендант».
Присутствовавший в числе прочих русский генерал Пожарский спросил: «Думаете, есть необходимость упоминать клятву верности?»
Чуйков: «Оставим все как есть. Это его приказ. Отпечатайте его и поставьте дату».
Вейдлинг: «Это будет приказ или обращение?»
Чуйков: «Приказ».
Теперь последнее предложение расширили: «Каждый час, который вы продолжаете сражаться, добавляет ужасных страданий жителям Берлина и нашим раненым. По соглашению с Верховным командованием советских вооруженных сил, я призываю вас немедленно прекратить сопротивление».
«Сколько сделать копий?» – спросил переводчик.
Чуйков: «Двенадцать».
Вейдлинг: «У меня большой штат, включая двух начальников штаба и двух отставных генералов. Все они могут оказать помощь в выполнении всех принятых нами соглашений о капитуляции».
Уже стучали клавиши пишущей машинки, на которой печатались копии приказа.
Вейдлинг: «Я оставил свою шинель в Рейхсканцелярии. Можно ее принести?»
Чуйков: «Конечно».
Соколовский – Чуйкову: «Нелегко ему это далось».
Семенов, член Военного совета: «Верно. Но приказ он составил очень грамотно. Подчеркнул и клятву верности, и изменившиеся обстоятельства. И он не из их правительства. Этот приказ нацелен на будущее».
Другой генерал из штаба Чуйкова предложил: «Следует немедленно довести приказ до немцев. Он окажет ошеломительный эффект».
Чуйков пригласил всех присутствующих на чай. Стол накрыли в соседней комнате. Во время завтрака русский корреспондент несколько раз спрашивал о местонахождении тела Гитлера. Кто-то ответил ему: «Да кто его знает». Немцам предложили вина, однако Рефиор сказал: «Немцы почти никогда не пьют так рано». Вейдлинг сел за стол молча. Похоже, он глубоко погрузился в собственные мысли. Затем, совершенно неожиданно, произнес: «Это вторая проигранная мной война».
Позднее его перевели в политуправление Красной армии, в небольшое здание с заколоченными досками окнами в Йоханнистале. Русских поразило то, с какой тщательностью генерал был одет: на нем были бриджи, светлые гетры и, разумеется, вечный монокль. Вскоре доставили и тех двух генералов, о которых Вейдлинг говорил Чуйкову, Войташа и Шмид-Данкварда; с Бендлерштрассе прибыл майор с портфелем, а с ним и Дуффинг.
Офицеры политуправления попросили Ведлинга сделать граммофонную запись текста приказа о капитуляции. Ведлинг несколько минут подумал и сказал: «Раз уж начал, нужно идти до конца». Военные корреспонденты, Спасский и Медников, принесли аппарат для звукозаписи и поставили его на стол перед Вейдлингом.
Здесь присутствовал и Гус. Когда Вейдлинг спросил, как произносится фамилия генерала, Жуков или Жуйков, Гус объяснил, что фамилия генерала Чуйков, а Жуков – это маршал. Он записал оба имени на листке бумаги, сначала латинскими, а потом еще и кириллическими прописными буквами. Затем Вейдлинг переключил свое внимание на звукозаписывающий аппарат и, обнаружив, что он фирмы Presto, заметил, что аппарат, должно быть, американский. У русских сложилось впечатление, что это открытие слегка успокоило генерала. И они не ошиблись; среди немцев бытовал популярный миф, будто войну выиграла якобы не столько сама Красная армия, сколько техника, которую она получила от американцев.
По-военному отрывистым и спокойным голосом Вейдлинг зачитал приказ. Спасский, который контролировал звук через наушники, попросил генерала прочитать его еще раз. В этот момент включили громкоговоритель. Немцы сидели застыв, словно статуи. Комнату наполнил голос Вейдлинга: «Берлин, 2 мая 1945 года. Приказ…»
Когда все закончилось, воцарилась полнейшая тишина. Потом Гус попросил: «Прослушайте, пожалуйста, всю запись, чтобы убедиться, что все сделано правильно». Пока в небольшой комнате с заколоченными окнами в третий раз звучал приказ о капитуляции, Вейдлинг сидел, уставившись на аппарат, его руки дрожали. У генерала Войта-ша подергивалось лицо. Генерал Шмид-Данквард прикрыл поднятое вверх лицо ладонями. Майор с командного пункта Вейдлинга обмяк на своем стуле, его голова склонилась чуть ли не до колен. Полковник фон Дуффинг барабанил пальцами по столу.
Немедленно изготовили копии записи и во все части Берлина отправили фургоны с громкоговорителями, дабы возвестить обращение Вейдлинга среди развалин. И именно посредством этих фургонов, а не по радио берлинцы узнали, что война окончена. То, что произошло позднее, в Реймсе и Карлсхорсте, Чуйков описывает как документ о капитуляции
[100]. Он провел четкую черту между ним и собственно самим актом капитуляции: «Мы, солдаты, рассматриваем капитуляцию противника полной и окончательной лишь тогда, когда он, потерпев физическое и моральное поражение на поле боя, поднимает руки и сдается на милость победителя. С этого момента все устремления армии и народа считаются увенчавшимися успехом». И этот момент наступил 2 мая 1945 года, в Берлине.
Глава 12. Иваны
Когда армия США достигла Эльбы близ Торгау, она остановилась на западном берегу реки в ожидании подхода Красной армии. Американцам не пришлось долго ждать. Как и во времена Наполеоновских войн, и в начале Первой мировой, главным русским силам предшествовала конница. Покачиваясь в седлах, всадники Красной армии скакали словно ковбои, с карабинами поперек седел и нагайками в руках. Казалось, они примчались без остановки от самых волжских степей.
