К тому времени, когда в апреле 1945 года восточнее Эльбы мимо тех воронок от снарядов проезжал единственный джип с американцами, раненых уже убрали, хотя мертвых еще не похоронили. Однако американских офицеров поразило не зловоние от трупов, а запах живых.
«Каждая армия обладает собственным запахом. От русских исходил незабываемый сладковатый запах черного хлеба, только что обмолоченной кукурузы и крестьянского двора, с которым они не так давно расстались. Куда бы они ни шли, их двор всегда оставался при них. Точно так же за нами на войну последовал дух промышленной Америки, с облаками угарного газа и отчетливой вонью пороховой гари, запахом тушенки Spam, консервированных бобов и жевательной резинки. От немцев же пахло потом, квашеной капустой и неминуемой гибелью. Британцы принесли с собой запах капусты, вареного окорока и чая с молоком от своих кухонь, тогда как от французов пахло бистро, бургундским и сигаретами «Галуаз». Русские пришли на запад с навозным запахом коровника. Парня из Детройта такое шокировало. Даже наш полковник пришел в ужас. «У них нет даже туалетов», – сказал он. «Не беспокойтесь, они у них будут», – отозвался майор. Все, что русские имели при себе, – это их форма и оружие. Их не обременяли такие удобства двадцатого века, как зубные щетки или запасное нижнее белье. Уверен, у них не было даже носков…
[106] Погоняя своих собственных коров, они не зависели от линий снабжения. Такому южанину, как я, все это напомнило нашу Гражданскую войну…»
До сих пор знания американцев о русских основывались почти исключительно на советских военных фильмах. Русские герои, бросающиеся в битву «с забинтованной головой и одной рукой на перевязи», поражали их своей неприкрытой идеализацией – результат пропаганды. Но сейчас корреспонденту пришлось признать, что эти фильмы мало что преувеличивали. «По дороге в Берлин я видел перевязанных солдат – совсем как те, что в кино; они несли свои винтовки, ехали сидя или лежа в повозках, направляясь прямо на поле боя».
Чем больше они удалялись от Эльбы и чем чаще на глаза американскому офицеру-снабженцу попадались портреты Сталина на соснах Бранденбурга, тем меньше ему нравилась их затея; однако майор ВВС настаивал на том, чтобы добраться до Берлина. «Хочу увидеть Гитлера в цепях. Последнее великое зрелище этой войны».
В конечном счете они добрались до города южнее аэродрома Темпельхоф. «Половина зданий пылала, улицы завалены обломками». Им встретилось подразделение русских саперов. Перед штабом роты стоял американский джип, проделавший долгий путь от Мурманска через Москву, и красная немецкая пожарная машина с выдвинутой лестницей. Позднее американцы узнали, что саперы, готовясь к уличным боям в Берлине, реквизировали ее в каком-то городе в Силезии. «Они решили, что машина может пригодиться в уличных боях, чтобы выбивать немцев с верхних этажей».
Когда американцы спросили, где именно проходит линия фронта, русский показал им на другую сторону улицы. Поскольку им не хотелось попасть в руки к немцам, трое американцев припарковались рядом с расположением саперов, старательно объезжая мешанину из валяющихся на улицах оборванных трамвайных и электрических проводов. Советский командир, «…молодой русский с великолепным набором вставных зубов из нержавейки, перевязанной рукой и явно восхищенный поставляемой по ленд-лизу
[107] техникой, попросил разрешить ему поводить наш джип. Повсюду вокруг на полную мощность стреляли тяжелые орудия, да так сильно, что любой мало-мальски здравомыслящий британский или американский солдат бросился бы в укрытие. Однако капитан гонял джип туда и обратно по улице с таким усердием, словно боролся за Гран-при. Решив остановиться, он дернул за ручной тормоз. Из чего мы сделали вывод, что у его собственного джипа неисправна педаль тормоза».
Потом американцев пригласили на командный пункт. «Вошли два солдата. Принесли кувшин и таз, налили воды, чтобы мы могли помыть руки. Третий протянул нам полотенце». Тот вечер обошелся без водки; вместо нее они пили какой-то «шипучий розовый напиток из рубиновых хрустальных бокалов, которые немцы любят коллекционировать и выставлять в стеклянных сервантах. Видимо, напиток должен был иметь земляничный вкус, но отдавал скорей губной помадой, и я уверен, что больше никогда за здравие «Большой тройки» не поднимали бокалов с таким отвратительным пойлом».
У американцев сложилось впечатление, будто саперы «вели последнюю битву с каким-то безразличием». Однако у русских зародились подозрения в отношении американских гостей, и на ночь они поставили между кроватей часового с автоматом. Неудивительно, что на американцев это подействовало угнетающе. А что, если русские расстреляют их, как шпионов? «И никто никогда не найдет наши тела», – мрачно заметил майор. Однако на следующий день они целыми и невредимыми вернулись в Торгау.
Гостеприимство русских отличалось не только минеральной водой с привкусом губной помады. 2 мая Волерман, бывший командующий артиллерией Берлина, а ныне военнопленный, по-прежнему был решительно настроен обеспечить выполнение всех приказов своего вышестоящего командира, Вейдлинга. Во дворе бункера Зоопарка, заполненного солдатами, гражданскими и ранеными, он заявил арестовавшему его русскому офицеру, похожему – по словам Волермана – на «водителя такси», что ему, прежде чем присоединиться к долгому пути в плен, следует доложиться на Бендлерштрассе. «Нет необходимости говорить, что русские не поняли моих доводов», – объяснил Волерман. И неудивительно – можем добавить мы, – что настойчивость Волермана в соблюдении формальностей казалась тогда просто смешной. Тем не менее немцам было позволено построиться в колонну по четыре, как на плацу перед казармами. Но в самый последний момент «в бетонную стену башни ударила пулеметная очередь, пули рикошетом полетели в наши ряды». Это стало «неприятной неожиданностью, стоившей некоторым из нас жизни».
Тот факт, что теперь решающее слово насчет того, что должно быть, а чего быть не должно, оставалось за русскими, до полковника Волермана не дошел до тех пор, пока он не заметил, что «танки «Сталин» (ИС-2) были выстроены с интервалом от двадцати до тридцати метров вдоль всего парадного маршрута Адольфа Гитлера по Зигесаллее». Все напоминало довоенные времена, только орудия танков теперь были направлены в противоположную сторону. «Зрелище было, – пишет он, – весьма впечатляющим».
Около 2000 немецких солдат во главе со своими офицерами направлялись мимо танков в плен. Вдруг случилось нечто совсем неожиданное. Русские солдаты спустились со своих танков, окружили немцев, «угощали нас русскими папиросами» и постоянно восклицали «Война капут, война капут!» – «Войне конец!». В личном составе Волермана имелось два десятка мальчишек из гитлерюгенда, в возрасте от 14 до 16 лет. Полковнику удалось убедить русского старшего русского офицера отпустить их домой. «Я приложил ладони ко рту и крикнул как можно громче: «Ребята, можете идти по домам!» Я чувствовал себя… как директор школы, объявляющий о сокращении учебного дня».
