В понедельник, в 06:00 утра «спокойствие нарушил» крик младенца, требовавшего, чтобы мать покормила его грудью. «Во дворе, на дикой груше, громко распевал черный дрозд, совершенно не обращавший внимания на грохот пушек». Приходили другие русские патрули; они «чувствовали себя как дома; раздавали много еды, устраивали беспорядок, однако возвращались на «фронт», который, на протяжении всей второй половины дня, проходил буквально за нашими дверями». Герр Б. оставил свою «жену ввиду крайней необходимости», чтобы принести воды, однако вернулся не скоро, поскольку ему велели «хоронить русских солдат
[110] возле церкви 12 Апостолов, а потом заставили пить какое-то мерзкое пойло, от которого у него случилось легкое алкогольное отравление». Та выпивка, которую русские принесли в подвал, оказалась явно высочайшего качества. «Мы довольно легкомысленно расправились с теми бутылками бренди и вина, которые они нам оставили». В результате «наши мужчины» проспали до утра 1 мая. Они спали «как убитые, особенно герр К. из Рейнланда». Тем временем женщины дали полную волю своим хозяйственным инстинктам. «Мы улучшили наше жилище, сделали полки и притащили в подвал множество полезных предметов (например, кухонный буфет). Затем мы отправились за водой. На улицах ужасные разрушения. Грязь, мусор, тела мертвых людей и животных, разбитые и сгоревшие пушки, машины, мотоциклы и велосипеды. Целых домов практически не осталось». У колонки собралась длинная очередь людей, пренебрегших стрельбой. «Большинство носило белые нарукавные повязки, но у некоторых они были красного цвета. Русские солдаты неизменно проходили прямо в начало очереди».
Пронесся слух, будто Гитлер застрелился. «Но тогда почему, спрашивали мы себя, война все равно продолжается?» Очевидно, жители Берлина не знали, что власть перешла к Геббельсу.
«В эти судьбоносные дни, когда творилась история, мы оказались лишенными всех новостей. По всему миру люди, наверное, сидели вокруг громкоговорителей, слушая репортажи о битве за Берлин, о последней битве Германии. А сами мы, жившие прямо на линии фронта, не слышали ничего, кроме того, что нам невнятно сообщали на ломаном немецком русские. Одни говорили, что Гиммлер и Геринг продолжают вести войну, другие – будто немецкие офицеры вылетели в Москву на переговоры».
В подвале дети играли в русских солдат: «Бабах! Пистолет! Ура!» Фрау С., которая вместе с другими женщинами из бункера на Ноллендорфштрассе тем временем была переведена в соседний пункт приема беженцев, «истрепала нам все нервы». Все время, пока эта женщина находилась в подвале, она твердила, что хочет убить своих детей, и в первую очередь своего шестимесячного младенца. К своему ужасу, Аннелиз Х. обнаружила в ее любимой библиотеке «кучи экскрементов и невероятный разгром». А ее сестре, Хильде, казалось, «будто в нашем подвальном существовании ощущалось нечто нереальное, как если бы к нам все это не имело никакого отношения и мы просто смотрели кино».
Читая записи в дневнике, можно понять, что она имела в виду. Аннелиз Х. словно там вообще не было – за исключением тех случаев, когда она сетует на отсутствие работы. Очевидно, ее мир рухнул в тот момент, когда она больше не могла ходить в «свою» любимую библиотеку в привычное время.
1 мая мертвый немецкий солдат все еще лежал перед пекарней, «только теперь компанию ему составили несколько русских». В 2:30 дня фрау Е., «после спора и перебранки, была убита пьяным русским». Вместе с фрейлейн Н., дочерью покойной, Аннелиз Х. отправилась по пылающим улицам, «чтобы выяснить, как сейчас, когда ни докторов, ни регистрационных чиновников, не сыскать, можно по правилам организовать похороны. В бюро несчастных случаев клиники Елизаветы и в комендатуре нам не смогли ничего сказать. Трупы валялись повсюду, и приходилось хоронить их без соблюдения каких-либо формальностей». В результате они подготовили тело фрау Е. к погребению, «обложив его зелеными ветвями от срубленных деревьев в саду». (Русские использовали их для маскировки танков.) А возле церкви 12 Апостолов «над свежевырытыми могилами русских солдат уже начали расцветать каштаны».
1 мая женщины подвала приняли решение не выпускать своих мужчин на улицу, а делать всю наружную работу самим, «даже несмотря на то, что мы так ослабли, что с трудом поднимали ведро воды», однако 2 мая положение изменилось, потому что были расклеены русские распоряжения, приказывающие всем муниципальным служащим вернуться на работу». В сопровождении Аннелиз герр Б. и герр К. «впервые покинули наше убежище в подвале, дабы изучить это важное уведомление».
3 мая, около 03:00 дня, русские велели им грузить снаряды. Через час они вернулись. В 06:30 вечера русские устроили новую проверку; тщательно просмотрели документы и забрали всех работоспособных мужчин. Как выяснилось позднее, ничего плохого с ними не случилось. Теперь в подвале остался только один мужчина, герр Ф. в возрасте 61 года. Тем временем русские начали распределять продукты среди гражданского населения. «За мукой, картофелем, хлебом и тушенкой выстроились длинные очереди. Еще люди разделывали убитых лошадей, которых находили на улицах». Война окончена. Во второй половине дня Аннелиз Х. набралась смелости, чтобы проведать свою квартиру в Моабите – перед тем как пойти в ратушу узнать, нет ли для нее какой-нибудь работы. Однако «там было полно русских солдат. К счастью, я встретила фрейлейн В. (видимо, бывшую сослуживицу), которая отвела меня к герру С. Тот сделал запись о наших профессиях и прочих персональных данных. Эту первую ночь я провела в собственной кровати и спала как сурок».
На следующее утро она снова предприняла долгое путешествие на Людендорфштрассе.
«Около 11 часов утра мы похоронили фрау Е. – в саду, без гроба, но завернутую в простыни и покрывала. Рядом с ней русские рыли братскую могилу для своих погибших товарищей. Несмотря на торжественность момента, собралась кучка зевак, и те, что поближе, даже не постеснялись полюбопытствовать, где сейчас выдают картофель и тапочки… И все равно могила получилось замечательной. Соседи осыпали ее из окон целым дождем цветов, по всем четырем углам воткнули зеленые ветви, обложили ее камнями, а в изголовье поставили деревянный крест с ее именем».
5 мая «служащие административного района Тиргартен собрались перед комендатурой. Никто не мог ничего сказать нам насчет работы. Нам следовало снова собраться перед зданием ратуши завтра, в 11 часов утра».
6 мая Аннелиз Х. с удовлетворением отметила, что улицы постепенно становятся чище. Русский писатель Гус наблюдал примерно ту же картину. «За два с половиной дня улицы Берлина изменились до неузнаваемости. Главные магистрали расчищены, заграждения ликвидированы, а завалы убраны». В 11:00 Аннелиз послушно пришла к ратуше. «Наш старый бургомистр, похоже, пытался соперничать с Бахманом, новым бургомистром-коммунистом». В этом предложении Аннелиз умудрилась свести весь разгром нацизма к банальной смене начальства.
