1 мая русские, обыскивая окрестные гаражи, зашли в дом: «Они что, действительно ожидали, что у нас есть машина на ходу?» У соседей они потренькали по клавишам пианино и спросили, умеет ли кто-нибудь из нас играть на нем. Хозяйка дома «исполнила венгерскую народную песню – правда, без должного вдохновения. Они посмеялись, поблагодарили ее и ушли. Следующие делали то же самое. Третьи задали свой обычный вопрос: «Часы есть?» Тон их звучал угрожающе и подкреплялся дулами автоматов. Те часы, что они взяли, плохо ходили. «Вы надули меня. Механизм капут. Ждем две минуты и смотрим. Или все умрут!» У одного из друзей четы К. еще сохранились часы, и он отдал их. Никого не застрелили.
Фрау К. называла такие происшествия «мелкими досадными случаями». 2 мая она записала:
«Сегодня еще несколько досадных случаев. Друзья тихо постучали в дверь и сказали через прорезь для почты: «Это не русские…» Что за жизнь пошла! Мы спим, готовим, едим и разговариваем всегда с одним ухом настороже, готовые услышать «часовые слова» – как называет вопрос про часы герр Х. Каждый сторожит свой дом. Отходим только за водой или чтобы навестить друзей. Вчера нам дали в подарок два ломтя хлеба… а сегодня один наш друг отстоял в очереди с половины шестого до одиннадцати и получил целую буханку, первую за две последние недели! Новости по радио о «геройской смерти» Гитлера распространились как лесной пожар, как и сообщение, что место фюрера должен был занять Дёниц. «Лучше бы он утонул, только не в море, а в своей ванной. О чем он думает, поддерживая на плаву такую дырявую посудину, как наша?! И где эти чертовы американцы?» Русские находились в Бабельсберге уже 8 дней, когда пришли известия о неминуемой капитуляции. «О, если бы это только было правдой! Мы страстно желаем отпраздновать ее, но боимся, что это только слухи. …Все двери забаррикадированы, и мы ночуем в подвале, словно перепуганные овцы». Друзьям четы К. пришлось оставить свой дом в основном потому, что русский солдат изнасиловал их молодую соседку и, очевидно в процессе, влюбился в нее; он постоянно приносил молоко для ее восьминедельного младенца «и сам кормил его». Мать где-то пряталась, но солдат все время возвращался, «спрашивая белокурую женщину, пиная двери и крича во всю глотку, что разнесет тут все к чертям».
Сносили противотанковые заграждения. «Какие замечательные дрова!» Вместе с подругой снабженная ручной тележкой фрау К. отправилась в Потсдам, где, как говорили, можно было задаром разжиться картофелем. «Но мы пришли слишком поздно… Бедный Потсдам! Его вокзал! Искореженные рельсы взрывом забросило на крышу. Возле замка валяются обломки старинного каменного льва и позолоченной лестницы. Обломки шпиля гарнизонной церкви вонзились в серое небо. Повсюду грязь и мусор. Длинный мост взорван, и русские построили три деревянных моста ниже отеля «Палас», часть которого обрушилась в воду. Еще они прорубили путь через парк». Не добыв картошки, обе женщины принялись искать дрова на территории фабрики. Но сторож заявил им, что сбор дров теперь расценивается как мародерство. «На нашей улице мародерства не наблюдалось, но, страшно сказать, оно привлекало намного больше людей, чем можно было бы подумать».
8 мая официально объявили о капитуляции Германии; 11 мая переименовали улицы. Началась новая эра.
Теперь это больше не Strasse der S.A. – «улица Штурмовых Отрядов», а Кайзерштрассе. Как и при смене любого режима, первыми убирали уличные указатели. Над ратушей развевался красный флаг с серпом и молотом. Привычным зрелищем стали красные нарукавные повязки, носовые платки, шарфы. Перед комендатурой собралась огромная толпа: беженцы требовали своего возвращения на родину, люди жаловались на всякого рода случаи произвола, которые на самом деле по большей части были пресечены. Вывеска: «Приемная для гражданских лиц. …Здесь принимаются велосипеды, пистолеты и ружья».
По пути фрау К. подобрала советский приказ. Она обвела красным предложение, запрещающее мародерство и прочий произвол. Потом прикрепила приказ на свою переднюю дверь. «Интересно, будет ли от этого какая-то польза?»
Вместе с герром Х. фрау К. снова отправилась в Потсдам, чтобы попытаться купить хлеба. По Кайзерштрассе к мосту Энвер-паши.
«Мы обнаружили, что мост взорван, однако смогли перебраться через канал по старой барже. Нам пришлось идти на цыпочках вдоль ее борта. На одном из люков лежал вздувшийся труп лошади, облепленный мухами и издававший ужасное зловоние. Мы колебались, однако перспектива добыть хлеб придавала нам мужества. Нам пришлось перелезать через разбитые бетонные плиты, перебираться через Хафель, цепляясь за железные балки, обходить танк – у нас все получилось. Под палящим солнцем мы шли в Потсдам по главной дороге. Хлеб уже повсюду распродали. А теперь приходилось еще тащиться обратно – и все впустую. Однако Х., со своим чувством юмора и хорошим знанием французского языка, смог убедить бельгийского рабочего продать нам с черного хода магазина килограммовую буханку хлеба. Мы торжественно несли ее. Подошли к памятнику Фридриху Великому возле разрушенной гарнизонной церкви. Там стояла скамейка. У Х. был с собой перочинный нож. Я с жадностью проглотила кусок хлеба».
Незнакомая пожилая женщина, которая некоторое время шла с ними, неожиданно достала маленькую баночку венгерского печеночного паштета. «Люди так непредсказуемы…»
Прошел слух, что в одном магазине продают конину, по 250 граммов на человека. Фрау К. встала в длинную очередь. Она ждала час, два, три, пока под конец не лишилась чувств. В себя ее привел громкий женский голос, говорящий: «Вставайте, дорогая, все хорошо. Здесь не получить мяса, ни за красивые глаза, ни за деньги. Давайте лучше покурим». Фрау К. лежала у ног этой незнакомой женщины, которую она называет «берлинский ангел». Скорчившись, она блуждала взглядом «по бледной коже ног женщины, исчерченных синими варикозными венами; по нескладно сидящей на деформированном теле выцветшей ситцевой юбке, по сморщенной груди… Голову «ангела» увенчивал желтый пучок волос, из которого во все стороны торчали ржавые заколки».
«Берлинский ангел» теперь склонилась и поднесла ей огонь, «который бережно прикрывала своими мозолистыми руками… И вот я лежала, согнувшись пополам на краю дороги, одновременно несчастная и счастливая, поражаясь, какими добрыми могут быть люди!».
Прошел праздник Троицы. «Теперь мы снова стали походить на женщин. Носить брюки было запрещено, поскольку считалось, что это возбуждает солдат». 27 мая, после нескольких дней спокойствия, новые русские визитеры: «Пять мужчин и плотного телосложения женщина. Все офицеры и занимаются реквизициями с большей учтивостью, чем их предшественники. Мой маленький радиоприемник исчез в кармане шинели – к моему большому изумлению, что, как мне кажется, не осталось незамеченным. К несчастью, большой радиоприемник герра Х. «Блаупункт» и «Филипс», которые мы держали у себя по просьбе друзей, также отправились на восток. И все-таки мне удалось «стрельнуть» у них пару сигарет».
Со временем такие визиты становились все реже. Для нашей музыкальной фрау К. они были как раздражающие слух ноты после приятной мелодии. «Но все это преходяще; нужно только запастись терпением».
Однако даже в июне «раздражающие ноты» все еще резали слух. Объявили, что выросла спаржа, и комендант разрешил поехать на машине и заготовить ее впрок. Однако на обратном пути груженые грузовики «реквизировали» советские солдаты. Согласно единому плану снабжения, Потсдам отправлял в Вердер хлеб в обмен на джем. И хотя джем из Вердера отправлялся, до Потсдама он так и не доходил. Фрукты, которыми так славился Вердер, также постоянно пропадали по пути. Поскольку супругов К. не привлекали к работам, им выдали продовольственные карточки 5-го класса, которые прозвали «голодными талонами». Постепенно их ситуация с продуктами становилась все более критической; и это был еще не самый тяжкий крест, который им пришлось нести.
