Уферштрассе стала местом работы проституток, черный рынок в Потсдаме процветал. Подростки начали приспосабливаться к новым условиям. Они знали, у кого что есть и как это раздобыть. Каким-то образом они доставали сигареты, и 10-летние в открытую курили на улице. Когда наш автор дневника пристыдила одного из таких беспризорников, тот огрызнулся: «Не ваше дело, понятно? Еще слово, и я позову караульного. Он изнасилует вас – три раза подряд».
Другу из Дуйсбурга удалось добраться до Берлина. Он сказал, что «на западе» телефоны все еще работают; там были такси и жизнь снова почти вошла в нормальное русло. Его рассказ привел чету К. к решению все-таки не оседать в Берлине, а вместо этого отправиться на запад. В середине ноября фрау К. выдали «иждивенческие» талоны на масло, впервые с апреля. Но ее это уже больше не волновало. Их заявление на переезд уже рассматривалось. Она продала свое последнее приличное платье, чтобы запастись едой на дорогу. Когда супружеская пара 2 декабря наконец села в поезд, их общий вес составлял чуть больше семидесяти пяти килограммов.
Они ехали через Биттерфельд, Галле и Хальберштадт. Где-то около Гарца им пришлось пересечь границу между зонами оккупации пешком. Они оставили последнюю станцию в 7:00 утра. «Было еще темно, сыро, шел сильный снег. Так мы везли наши пожитки по изрезанной колеями дороге, следуя стопами тех, кто оставил Гарц раньше нас… Одной рукой мы с усилием толкали ручную тележку, а в другой сжимали драгоценное разрешение на выезд». На деревьях имелись номера, и они остановились под соответствующим им номером. Пришлось ждать в очереди, в то время как их бумаги снова и снова проверялись. Через два часа подошли русский и британский офицеры и забрали их документы.
Прошло еще два часа, прежде чем они оказались на границе. Опять валил снег. Затем они спустились под гору к поднятому русскими шлагбауму. За ним Гослар, где находился пункт приема беженцев. 24 февраля супруги обрели свое первое личное жилье на западе – маленькую комнату на ферме в Вестфалии. «Здешние люди, хоть и совершенно незнакомые нам, с добротой и сердечностью подготовили для нас комнату. В ней мы обнаружили зеленые веточки и корзинку яблок. И еще две чашки с блюдцами из их лучшего фарфора». В зале время от времени оставляли ломтики грудинки и яйца, чтобы полуголодные постояльцы могли их забрать.
Чтобы закончить нашу историю о жизни одной немецкой женщины в 1945 году, нам пришлось оставить Берлин. Но теперь нам необходимо вернуться туда, чтобы продолжить изложение событий в самой столице в конце апреля и начале мая.
Глава 14. Госпиталь как убежище
Почти все отчеты, которые нам довелось прочитать, повествуют о разрушении Берлина в терминах, которые обычно предназначаются для описания смерти. Берлин, как в них говорится, погиб; он умер в пожарах, начавшихся из-за взрывов бомб и снарядов. А поскольку, по утверждению большинства советских отчетов, Красной армии пришлось сражаться в Берлине за каждый дом, то доверять им полностью не следует. Во всем городе уличные бои, столь же жестокие, что и в Сталинграде или Севастополе. И все же если читать эти отчеты между строк, то они проливают некоторый свет на образ жизни двух миллионов людей в центре огромного города в течение целой недели, если не больше. 20 мая 1945 года полковник В. Величко опубликовал в «Правде» следующее описание событий, очевидцем которых он являлся:
«Ни на мгновение не стихали яростные уличные бои. Казалось, они никогда не закончатся. Затем по нашим рядам как молния пронесся приказ: «Огонь из всех орудий». Этот необычный приказ стал единственным за время всей битвы за Берлин. Наши части размяли свои мышцы. Было очевидно, что вот-вот последует решающий удар. Усталые лица, осунувшиеся от переутомления и недосыпания, вдруг осветились энтузиазмом. Люди сбросили шинели и бушлаты. Их заплечные мешки были набиты боеприпасами, а не хлебом и одеждой. И на гордый Берлин обрушился карающий огненный меч. От разрывов содрогалась земля. В их грохоте растворилось все – и дыхание, и крики людей».
Днем раньше, в другой статье в «Правде» Величко пришлось признать: «Окруженный Берлин кипит, как жерло вулкана. К небу от него вздымается пепел. Бои не стихают. От стрельбы орудий стоит зловещее зарево, словно над глубинами ада, зажатыми в стальное кольцо. Тысячи наших орудий со всех направлений направлены на Берлин. Длинные следы трассирующих снарядов гаснут в центре города».
В зависимости от глубины убежищ люди или дрожали под непрестанным обстрелом, или только слышали разрывы, словно отдаленный гром. Подземные станции метро представляли из себя самые ненадежные убежища. Людей предупреждали, чтобы они не искали там укрытия; их потолочные перекрытия были более уязвимы, чем в подвалах многоэтажных домов. И все равно десятки тысяч людей укрылись в метро, и почти на всех станциях имелись пункты первой медицинской помощи. Здесь, как и везде, использовалось свечное освещение. Только немногие привилегированные убежища имели собственные генераторы. В бомбоубежище под Вильгельмплац у одного офицера из армейского командования (не путать с командованием берлинского гарнизона) сложилось впечатление, будто он находился в элитном ночном клубе-бомбоубежище. Большая часть обитателей состояла из членов штурмовых групп СС, однако попадались и элегантно одетые гражданские. «Здесь можно было найти все: вино, крепкие напитки, отличный шнапс, давно забытые деликатесы, иностранные сигары и сигареты – все это имелось в изобилии. Присутствовали здесь и несколько симпатичных и хорошо одетых девиц. Чрезвычайно беззаботная атмосфера…» (Майор В., из неопубликованного.)
Менее привилегированным, но, по крайней мере, столь же надежным было убежище под Рейхсбанком. Наступление русских на Одере застало директора банка врасплох, в своей летней резиденции на озере Гросер-Мюггельзе. Когда он услышал грохот русских орудий, то сразу же посадил свою жену и собаку в каноэ, переправил их через Мюггельзе и греб по Шпре до самого моста Яновитц, под которым им пришлось спрятаться во время авиационного налета. Лодку он оставили возле Девичьего моста, и пешком они добрались до бомбоубежища под новым зданием Рейхсбанка.
«Здесь обосновалось около тысячи человек, включая почти 400 членов банковского персонала» (Отто О., директор Рейхсбанка, из эксклюзивного интервью). Буфет до сих пор работал, и имелись приличные запасы продуктов. О. организовал общественное питание для всех обитателей. Его назначили уполномоченным по гражданской обороне, и, когда в подвальном хранилище начался пожар, он схватил по дороге огнетушитель и постарался сбить пламя.
Когда русские подошли ближе, несколько старших банковских чиновников перебралось вместе с семьями в главное хранилище, чувствуя себя за стальными дверями в большей безопасности. Хранилища находились тремя этажами ниже поверхности земли. В самом нижнем, где обычно хранился золотой запас (который, к разочарованию русских, заблаговременно вывезли в надежное место), стояли тысячи сейфов с ценными вещами и одеждой служащих банка; их поместили туда еще во время авиационных налетов союзников. На среднем уровне хранились тюки банкнот стоимостью в несколько миллионов марок, а также незначительная часть золотого запаса. Обитатели хранилищ, всего около 150 человек, жили на верхнем уровне. Они могли бы оставаться там до тех пор, пока русские не вырезали бы двери при помощи автогенов, однако предпочли передать здание с рук на руки как положено, как подобало добросовестным чиновникам. Из хранилищ до самого последнего момента можно было дозвониться до членов совета директоров банка, чьи дома находились в Далеме, жилом районе Берлина. 2 мая последние приказали открыть хранилища. «Первым вошел гражданский с винтовкой на плече. Им был явно поляк, исполнявший роль переводчика. Вслед за ним через стальные двери вошли русские офицеры. И хотя они были разочарованы, поскольку в хранилищах не оказалось золота, с его обитателями они обращались очень вежливо. Они отобрали и увели 13 старших чиновников, включая директора О. Последний вернулся в Берлин только через пять лет, и все это время его жена не знала, жив ли он или нет.
