«Вместе с Кипенхойером, Кукельхаусом и Андреасом Вольфом, в своем укромном месте, мы ожидали появления русских. Когда они пришли – если не ошибаюсь, это было 21 или 22 апреля, – то почти не доставили нам неприятностей. Начать с того, что мы их мало видели. Своих женщин мы спрятали в подвале. Когда русское подразделение пришло обыскивать наш дом, женщин они не заметили, однако часов я лишился в первые же пять минут.
Нам повезло, потому что русские назначили Вольфа, книготорговца, родившегося в России и бегло говорившего по-русски, первым гражданским комендантом Капута. Нет необходимости говорить, как это упростило нам жизнь. Однако, когда я через несколько дней вернулся на свои предприятия в Потсдаме, меня там встретили уже менее благожелательные русские. Как и все остальные типографии, мою опечатали.
Поначалу все мы переживали шок от того, через что только что прошли. Никто и думать не смел строить планы на будущее, когда на кону стояли наши жизни. После того как более или менее снова заработала система рационов, русские ввели свои пресловутые льготы для тех, кого они называли творческой интеллигенцией. Я оказался одним из их бенефициаров.
Невозможно как-то обобщить отношения с русскими. Слишком уж велики различия. Наши встречи с русскими интеллигентами в управлении Тюльпанова оказались наиболее продуктивными. Во время них я познакомился со многими видными и влиятельными русскими. Реабилитация Вильгельма Фюртванглера брала свое начало в моем доме. Живший здесь импресарио русского происхождения свел вместе управление культуры и Фюртванглера. И, к чести русских, они приложили все силы для реабилитации Фюртванглера. Я присутствовал на первом после его возвращения в Берлин концерте в Титаниапаласт и видел, что многие русские были так растроганы, что даже плакали.
Поскольку мы оказались полностью отрезанными от внешнего мира и, более того, от своих друзей – не было ни газет, ни радио, ни телефонной связи, – я решил собирать у себя дома по субботам «посиделки». На них появлялись издатель Питер Шуркамп, художники Пауль Штреккер и Граф Луккнер, профессор Шадевальдт и многие другие. Это было для нас что-то вроде «сарафанного радио». Однако такие встречи имели и свои неудобства. Когда о них стало известно, появилась и мысль о существовании «группы Стихноте», в результате чего русские и коммунисты стали коситься на нас с подозрением.
Вскоре после возвращения в Германию Иоханнес Р. Бехер связался со мной и попросил помочь с организацией «Культурной лиги за демократическое возрождение». Все мы считали, что каждый, вне зависимости от своих политических взглядов, должен принять участие в этом деле. Я стал одним из соучредителей «Культурной лиги в Бранденбурге – вместе с братом Карла Либкнехта, профессором химии Либкнехтом, историком Грисбахом, художником Отто Нагелем и историком искусства, профессором Куртом. Для начала лига организовала выставки и чтения работ своих авторов, лекции и т. п.
Однажды, когда мне удалось убедить профессора Курта провести лекцию о Ван Гоге, он закончил свое выступление цитатой из Ecce Homo Ницше.
«Но я живу в своем собственном свете, я вновь поглощаю пламя, что исходит из меня» (цитируется по: Ницше Фридрих. Сочинения: В 2 т. Т. 2. М.: Мысль, 1990. Перевод Ю. М. Антоновского. – Пер.).
Цитата эта привела к первым разногласиям в «Культурной лиге». Чувствительность в то время была столь велика, что даже такая безобидная цитата из Ницше привела к жестоким спорам.
Поначалу «Культурная лига» не имела ярко выраженного коммунистического уклона и заявляла о себе как об общекультурной организации. Но когда начало усиливаться давление со стороны коммунистов, настоящим ее членам пришлось делать свой выбор – моим стал побег на Запад.
В левое крыло нашей лиги входили Клаудиус, Мархвитца и Бернард Келлерманн, который точно не был коммунистом. Кстати, все эти трое стали членами первой приглашенной в Россию делегации».
Свои заметки Стихноте сделал 20 лет спустя после описываемых событий. Чтобы узнать мнение, составленное в то время, нам следует обратиться к Арнольду Бауэру, опубликовавшему в конце 1945 года статью «От руин к новой жизни? Культура города и пригородов в Берлине»:
«Берлин всегда недолюбливали, и его энергичные обитатели, которых Гете не приемлет, как дерзких и нахальных, постоянно являлись объектом презрения для всей остальной страны. Такое отношение не изменилось и теперь, когда бывшая столица лежит в развалинах. На оптимистическое заявление муниципалитета «Берлин восстанавливается» скептичные провинциалы из других зон отвечают вопросом: «А зачем?»
Однако даже менее раздражительные имеют полное право поражаться всей этой бурной интеллектуальной и культурной деятельности среди такой разрухи. Десять берлинских ежедневных газет непрестанно жалуются на нехватку места, что не позволяет им размещать объявления о предстоящих культурных событиях. Идут широкие общественные дебаты касательно того, стала ли вся эта деятельность реакцией на подлинную потребность самовыражения после двенадцати лет интеллектуального застоя и промывания мозгов или скорей выражением отчаянной потребности людей разной степени талантливости осуществить свои неиспользованные способности – вкупе с желанием ловких дельцов сделать на этом хорошие деньги. Если коротко, не столкнулись ли мы со случаем культурной инфляции? На первый взгляд кажется легко ответить на данный вопрос простым ДА; достаточно всего лишь бросить взгляд на бескрайнее количество культурных мероприятий и образовательных лекций, рекламируемых и обозреваемых в газетах. Бросаются в глаза такие заголовки, как: «В пригороде Берлина, Целендорфе
[130], где поощрение искусства стало совершенно особой задачей…» (вместо Целендорфа вполне подойдет любой другой пригород); или что Культурное общество Далема организовывает «вечер культуры», на котором известные лекторы будут говорить с «голосами поэтов, живших три тысячи лет назад». Когда вы читаете программу, на вас обрушивается целый поток знаменитых литературных и исторических величин. Присутствующим обещано, что «…ответы на извечные вопросы человечества дадут Эхнатон, царь Давид, Софокл, св. Франциск Ассизский, Данте, Сервантес, Шекспир… Достоевский, Уолт Уитман и Поль Клодель – в сопровождении величественных пророческих песнопений (вот так!)…».
Такого вот сорта вещи мы читаем в благоприятных отзывах прессы и куче программок. Но если вы убедите себя присутствовать на подобных мероприятиях, то обнаружите, что они неизменно проходят в неотапливаемых школьных залах с листами картона вместо стекол, так что ноги ваши замерзнут – как и эстетическое удовольствие. Это не столько смешно, сколько печально и, несмотря на все возражения и сомнения, заслуживает уважения, поскольку эти люди, несомненно по доброй воле, стараются преодолеть бесчисленные трудности. Настоящие мастера или хотя бы первоклассные любители посвятили себя множеству подобных представлений. Несмотря на всю вполне оправданную критику, не приходится сомневаться, что большое количество энергии, как деловой, так и художественной, огромный энтузиазм и практические навыки пошли на то, чтобы сделать – и поддерживать – Берлин интеллектуальным и культурным центром. Чтобы понять местную культуру Целендорфа, Шмаргендорфа и других пригородов Берлина, над которой так любят насмехаться, нужно припомнить, как непросто было сделать первые неуверенные шаги после катастрофического краха и в исключительных обстоятельствах того времени. Когда в мае 1945 года отупевшие и оглушенные пещерные жители Берлина выбрались из своих нор, дабы возрадоваться данному им новому шансу на жизнь, они обнаружили, что в руины обратилась не только их среда обитания. Рухнул и мир их собственных иллюзий. Разумеется, тогда нашлось не много таких, кто сохранил ясность мысли, но ими оказались в основном «интеллектуалы», которых выслеживали и подвергали гонениям их бывшие «хозяева». А когда к ним присоединилось несколько честных и мужественных людей, вышедших вдруг из подполья и помогших заложить фундамент нового немецкого самоуправления, наконец-то пробил час освобожденной интеллигенции. Всем хотелось размять свои затекшие интеллектуальные «мускулы» и применить их на то, что оказалось ближе всего, буквально под рукой: на работу в своем районе. Люди усаживались вместе со своими единомышленниками, дабы составлять самые вдохновенные программы. Могу лично подтвердить, что именно из таких кругов вышли деятели, которым суждено было изменить курс народного образования. В их число входили ведущие личности из мира кино, театра и литературы, а также изгнанные нацистами директора школ, освобожденные из концлагерей политически мыслящие писатели и другие, считавшие своим долгом низовую работу в сфере культуры. Так горячо обсуждавшиеся проблемы тех дней до сих пор не разрешены и в принятии решений, по которым центральным властям во многом приходится полагаться на импровизацию. На множество вопросов все еще нет ответа; например, в чем должна состоять задача нового университета? Когда снова откроется старый университет, и даже это, похоже, отложено на отдаленное будущее? Другие вопросы касаются нового базиса обучения в целом, библиотечной системы, и последний – но не менее важный – вопрос о многих пользующихся дурной репутацией районных театрах и театриках, вылезших словно грибы после дождя.
