– Конечно, любовь моя. Пончик? – Он предлагает мне завернутый в бумагу пончик.
Я приподнимаю крендель.
– Уже уплетаю за обе щеки.
Он чокается со мной выпечкой.
– Тогда за нас.
Сабин улыбается, но легче мне не становится. Все же он актер до кончиков ногтей.
– Ты в порядке сегодня? Сам не свой какой-то.
– Просто тихий. Вот и все.
Мы останавливаемся возле уличного исполнителя, которого так хотела увидеть Эстель, и я недоверчиво щурюсь, наблюдая, как мужчина действительно делает несколько танцевальных движений, одновременно бренчит на арфе и вытягивает двух крольчат из-за струн. В толпе раздаются восторженные возгласы Эстель, и я смеюсь.
Оглядываюсь в поисках Криса и, наконец, нахожу его. Он на другой стороне перекрытой улицы, стоит перед выставкой художественной галереи. Сквозь плотную толпу пробираюсь к нему. Еще не дойдя, ощущаю исходящее от него напряжение. Язык его тела я знаю как свой собственный, а потому что-то в его позе вызывает тревогу.
Крис стоит неподвижно посреди длинного прохода с картинами в рамах и фотографиями на подставках и прикрепленных к временным стенам.
– Крис. – Я стараюсь говорить тихо, медленно приближаясь к нему.
Его взгляд прикован к одной картине, и я тоже рассматриваю большое полотно. Хоть я и не эксперт, но это стоящее произведение искусства. Яркие цвета мелькают и кружатся передо мной, создавая абстрактную работу, наполненную ядовито красными, оранжевыми и зелеными тонами. Густые мазки черного и серого придают изображению объемность. Я признаю, что оно должно быть красивым, но почему-то вызывает тревогу.
Я смотрю на Кристофера, который все еще не может прийти в себя.
– Крис? – снова окликаю я.
Он делает шаг вперед и касается картины, его пальцы скользят по шероховатым черным отметинам.
– Твою ж мать, – слышу за спиной голос Сабина.
Он подходит к картине рядом с той, которой заинтересовался его брат, а потом к следующей. Наконец останавливается рядом с Крисом.
– Он так просто не исчезнет, да? Так просто не уйдет, черт подери.
– Он мертв, – сухо бросает Крис.
– Но все еще здесь, да? – В голосе Сабина сквозят тревога и страх. – От него ведь не скроешься, правда? Черта с два от него убежишь.
Желудок скручивается, когда я снова изучаю картины. Недоверие и страх Сабина передаются и мне.
Это работы их отца.
Крис все еще касается холста, когда к нам подходит женщина.
– Извините, но картины трогать нельзя, – резко говорит она.
На нее никто не обращает внимания, и я подхожу ближе.
– Ваш отец?
Крис опускает руку и пятится назад.
– Да, – подтверждает он.
Сабин бледнеет и подходит к картине с черными мазками. Разглядывает ее, и любопытство в глазах сменяется тьмой. А у меня мороз по коже от страха.
– Это работы вашего отца? – спрашивает женщина. – Я владелица галереи, и мы его большие поклонники. Какая удача с вами познакомиться! – Она протягивает руку, которую никто не пожимает, и продолжает говорить: – Он пожертвовал нам большое количество работ, и у нас готовится посвященная ему выставка. Я не знала, что у него есть дети, иначе обязательно пригласила бы вас. Вы живете здесь? Она пройдет в субботу, и вы должны присутствовать. Он был выдающимся художником, и я ужасно расстроилась из-за известия о его кончине.
Я еще никогда не видела Кристофера и Сабина такими напуганными.
– Каждая картина сама по себе стоит немалых денег, а учитывая, сколько работ он нам передал… это очень великодушный подарок. – Женщина подступает ближе, но парни словно приросли к месту. – А знаете, сколько он продал для целей благотворительности? Ваш отец настоящий гуманист…
Я поспешно влезаю между ней и мальчиками.
– Назад, – приказываю женщине.
Она удивленно отклоняется в сторону.
– Что? Я просто объясняю, как много они стоят…
– Гроша они ломаного не стоят! – буквально выплевываю я. – Уничтожьте их. Все до единой.
Шокированное выражение лица хозяйки для меня ничего не значит. Я поворачиваюсь и пытаюсь увести Криса и Сабина подальше от жестокого напоминания о прошлом. Оба спотыкаются, потерянные в воспоминаниях, вызванных этими картинами.
Женщина опускает руку мне на плечо.
– Я не понимаю. Если вы дадите номера своих телефонов, мы будем рады…
Я резко оборачиваюсь, сбрасывая руку, и приближаюсь к ней вплотную. Произношу медленно и четко, потому что повторять не собираюсь:
– Заткните свой рот. Вы меня слышите? – В моем голосе столько яда и угрозы, что она наконец замолкает. – Вы понятия не имеете, что делаете, поэтому просто заткнитесь, черт побери. Мы уходим. Не разговаривайте с ними. И не пытайтесь с ними связаться. Они больше не его сыновья. Для вас они не существуют. Ясно?
Она кивает.
Крис и Сабин не двигаются с места, и я не обращаю внимания на нескольких зевак, которые стали свидетелями этой сцены.
– Идемте. Все нормально. Ну же.
Требуется больше усилий, чем я ожидала, чтобы заставить парней сдвинуться с места, но в конечном итоге мы молча отходим от выставки и следуем на соседнюю улицу.
– Где Эстель и Эрик? – неожиданно вскидывается Крис.
– Они там же, где мы их и оставили.
– Я не хочу, чтобы они это видели. Им нельзя увидеть.
– Ладно. Я прослежу, чтобы Зак провел их мимо галереи и не останавливался.
Тут же отправляю Заку короткое сообщение, объясняя, что происходит.
– Спасибо. – Обычная уравновешенность Криса изрядно поколебалась, но он начинает приходить в себя. Поворачивается к брату. – Сабин? Все уже хорошо.
Взгляд Сабина затуманен.
– Крис?
– Все хорошо, Сабин, – повторяет он. – С тобой все в порядке.
– Но… тебе больно?
– Нет, – гораздо более уверенно произносит Крис. – Взгляни на меня. Сабин, ты должен на меня посмотреть.
Его брат медленно поворачивает голову.
– Тебе больно.
– Нет. Видишь? – Крис расставляет руки в стороны и прокручивается на месте, позволяя Сабину рассмотреть себя. – Видишь? Со мной все хорошо, более того, с тобой тоже. Ты в целости и сохранности. И я тоже.
Взгляд моего друга поднимается к верхней части руки Кристофера, где виднеется след от ожога.
– Тебе сделали больно. Я помню.
– Все кончено. – Крис делает шаг вперед и кладет ладони брату на плечи, заставляя смотреть себе в глаза. – Послушай. Мы в безопасности и свободны. Оглянись. Видишь, где мы? Мы не вернемся к прошлому. – Он берет ладонь Сабина обеими руками и сжимает ее. – Видишь? Все в порядке.
