Этот руководитель – понял он сам или нет – коснулся глубокой и вместе с тем парадоксальной темы. В то время как большинство людей – чем бы они ни занимались, бизнесом или творчеством, – убеждены, что необходимо постоянно смотреть только вперед, чтобы быть лидером и создавать что-то ценное, этот человек обнаружил, что настоящий секрет креативности в том, чтобы вернуться в прошлое и вспомнить.
Из всех видов памяти наибольший интерес для меня представляет родовая память, или память предков. Поэтому мое внимание привлекла статья Сета Майданса, опубликованная в «Нью-Йорк таймс» в марте 2002 года. В ней рассказывалось о камбоджийской танцовщице Сине Кой, о том, какое влияние на нее и ее искусство оказала родина.
«Мы верим, что наши предки наблюдают за нами, даже если мы их не видим, – говорит Сина Кой. – Благодаря духам предков внутри меня я стала танцовщицей». Недавно она посетила храмовый комплекс Ангкор и изучила каменные барельефы, на которых танцующие двигаются точно так, как делают это сегодня на сцене танцевальной студии. Увидев это, Сина Кой поняла, что ничего не изменилось. Все, что она делает сейчас, делалось прежде.
Я прекрасно понимаю ее чувства. Однажды в новостях я увидела фотографию некоего артефакта, а именно осколка глиняного сосуда с изображением древнего племени в момент движения (кажется, это наиболее раннее изображение танца). Я испытала потрясение, чуть ли не шок, от узнавания. Я почувствовала, что этот запечатленный в иллюстрации момент пребывал во мне на генетическом уровне, иначе я не начала бы танцевать. Так заговорила память предков. Это не юнгианское вуду, это реальность. Изображение древних танцоров вызвало ощущение дежавю. Практически воспоминания. И я испытала гордость. Если вы когда-либо танцевали в группе, то люди, изображенные на осколке глиняного горшка, – это ваши предки.
Эту идею трудно выразить словами, поскольку память, с которой мы имеем дело, является невербальной и задействует движение. Но я знаю, что в течение рабочего дня у меня возникает много моментов, когда я останавливаюсь и задаю себе вопрос: с чего я взяла, что определенное мое решение, определенный элемент – движение от X к Y, к примеру, – верное? Что заставляет меня думать, что я сделала правильный выбор? Ответ, который я шепотом даю сама себе, звучит просто: «Чувствую, что так должно быть». Отчасти это чувство правоты объясняется и тем, что выбранное движение было подкреплено столетиями практики. Элементы каждого своего танца я черпаю из колодца памяти предков.
В случае с рисунком на глиняном сосуде шок узнавания был настолько сильным, что подвигнул меня на постановку нового танца. Это было так.
Первая мысль, которая пришла на ум при рассмотрении древних фигурок, была о миграции. И я начала размышлять над тем, как рассказать историю переселения людей с одного места на другое. Переселенцы вольны выбирать любое направление, но для американцев с их святой верой в «явное предначертание»
[2] миграция должна происходить с востока на запад. Поэтому движение на запад стало главной метафорой танца: я буду передвигать танцоров через всю сцену с востока на запад (или, по моему определению, слева направо), чтобы публика в буквальном смысле слова видела эту миграцию с одной стороны на другую.
Идея миграции повлекла за собой образ людей, оказавшихся в сложной ситуации, как политической, так и экономической. Ведь что ни говори, люди порывают со своими корнями и уезжают далеко, спасаясь от гибели, страданий и угнетения. Мысль об угнетении привела меня к решению использовать блюз в качестве музыкального сопровождения, потому что именно блюз в нашей музыкальной традиции выражает боль и страдание.
Все эти мысли пронеслись в моей голове буквально за несколько секунд. Новый танец с готовым сюжетом, структурой и музыкой – все передалось мне от первых танцоров через общую память предков. Я была чрезвычайно взволнована.
Проработка танца далась не так легко. Я провела долгие часы за рабочим столом и в студии, пытаясь решить первую задачу: передвижение группы танцоров-«мигрантов» через всю сцену в импровизированных фургонах, в которых происходило переселение на американский Запад. Я сделала несколько рисунков. Убила кучу времени на упражнение с монетой. Но что бы я ни предпринимала, я не могла придумать схему, при которой перемещение танцоров оставалось бы зрелищным и интересным. Пока же это выглядело как неуклюжее передвижение некой человеческой массы с левой стороны сцены на правую.
Не меньшую головную боль доставил и выбор музыки. Я истратила 800 долларов на компакт-диски Рэя Чарльза, Би Би Кинга и Вана Моррисона и уйму времени на их прослушивание. Ничего не подходило. Наконец один из друзей, увидев, как я, почти отчаявшись, тону в тоске блюза, предложил послушать скрипача Марка О’Коннора. Сочетание в его игре блюза и джаза могло идеально подойти для моего замысла. О’Коннор (дай Бог ему счастья!) написал такую пронизывающую, сочную и романтическую композицию, что назвать ее блюзом можно было лишь по ошибке.
В итоге четырнадцатиминутная танцевальная композиция, праздничная, шумная суета на колесах, известная сейчас под названием Westerly Round («Все дальше на Запад»), не имеет ничего общего с моим первоначальным замыслом. Переселенческая метафора отставлена в сторону, забыт печальный блюзовый саундтрек, забыта и сама печальная история притеснения. Единственное, что осталось и дошло до сцены, – сцепленные руки танцоров. Это доминантный образ в отрывке с тремя юношами и девушкой. Если он казался правильным создателю фигурок на глиняном сосуде, то и для меня он был правильным. Сработала память предков.
Когда вы осознаете силу памяти, то начнете понимать, как много полезных и интересных идей можно найти там, где раньше вы не стали бы и искать. Весь фокус в том, как их извлечь, потому что нельзя вечно сидеть и ждать, когда в научном разделе «Нью-Йорк таймс» появится заметка про древний горшок и подтолкнет вас к действию. Иногда нужно просто взять и начать копаться в глубинах своей памяти.
Возможно, в моем случае это объясняется тем, что моей профилирующей дисциплиной была история искусств и меня учили правильно смотреть на вещи, но на самом деле меня как магнитом тянуло к образам – картинам, фотографиям, фильмам или видео. Все это источники вдохновения для меня.
На последнем курсе, разрываясь между желанием изучать искусство и все более непреодолимой жаждой танцевать, я утешалась тем, что дневала и ночевала в зале танцевальных коллекций Нью-Йоркской публичной библиотеки.
Не знаю, что побуждало меня это делать. Не помню, чтобы, проснувшись утром, я решала: «Ладно, сегодня пойду изучать изображения танцующих людей». Как будущий искусствовед, я и так целыми днями смотрела на фотографии, картины и скульптуры и верила, что все изображаемое оказалось там не зря. Поэтому логично, что в один прекрасный день я спросила себя, почему бы не посмотреть на фото и картины с танцами, ведь это то, что мне действительно нравится. Так я и сделала.
