Некоторые из моих фаворитов в «Нью-Йорк Сити балет» – те, кто падал чаще других. Мне всегда нравилось наблюдать за Мими Пол, часто рисковавшей на сцене и часто падавшей. Ее неудачи каждый раз напоминают, что танцоры прилагают сверхчеловеческие усилия на сцене, и я каждый раз говорю себе: «Ну вот, она ведь всего лишь человек». Эти ее падения с небес на землю, казалось, совершенно преображали Мими: как будто сцена принимала в себя энергию ее падения и отдавала взамен куда больше – энергию мужества и силы. Мими вставала, будто и не было ничего, и прямо на моих глазах опять вырастала до уровня сверхчеловека. Я внутренне восклицала: «Давай, Мими!» Она становилась лучше, потому что падала. Неудачи делали ее танец сильнее.
Это образец того, как нужно относиться к неудачам.
Если провал случается на публике, приходится вырабатывать в себе совершенно другие навыки. Навыки, ничего общего с творчеством не имеющие, направленные только на выживание.
Джером Роббинс любил повторять, что самый громкий успех приходит после самой крупной неудачи. Во-первых, потому что неудача приносит такие муки, что вы сделаете все, чтобы не испытать их снова. А во-вторых, тому, кто достиг дна, открыт единственный путь – наверх. Фиаско вынуждает что-то менять, менять кардинальным образом. Знаменитый гольфист Бобби Джонс говорил: «Выигранные матчи ничему меня не учили». Он ценил поражения и лишь из них извлекал полезные уроки.
Неудача вызывает трудную внутреннюю борьбу между желанием забыть и желанием помнить. Очень важно уметь забыть боль неудачи и в то же время сохранить в памяти урок, преподнесенный ею. Мне всегда было легче взяться за что-то новое после не слишком успешного проекта. Признание и успех всегда заставляют задуматься: «А вдруг я это потеряю, вдруг не дотяну?» И эта мысль сковывает. (По той же причине Майк Кржижевски, тренер баскетбольной команды Дюкского университета, запретил спортсменам называть себя «защищающими чемпионский титул», потому что это, он был убежден, заставляет их думать только о защите. К тому же защищать необходимо лишь то, что могут у тебя отобрать, но ведь прошлые заслуги, что бы ни случилось, останутся вашими.) Что-то во мне отчаянно цепляется за старые успехи и мешает двигаться дальше. Однако после очевидного провала мне не терпится двигаться дальше. В голове крутится мысль: «Возвращайся к работе. Нужно все исправить. Сделать все иначе и лучше».
В этом и заключается внутренняя борьба. Нужно забыть о неудаче, оставить ее позади, но в то же время нужно помнить о причинах ее появления. Люди приспосабливаются к ней по-разному. Я знаю писателя, который вставляет в рамочку все письма с отказами и вешает их всем на обозрение в гостевой ванной. Он потешается над своими неудачами. Я знаю актрису, которая делает то же с самыми разгромными рецензиями, осмеивая тех, кто осмеял ее. То, что кто-то может посчитать потерей лица, для человека творческого должно быть его приобретением.
Мои герои в The Odyssey («Одиссее») – пожилые воины, побывавшие на многих войнах. Они не прячут свои шрамы, они носят их с гордостью, как регалии. С какой бы неудачей вы ни столкнулись – ваша короткометражка вызывает зевоту, или на выставке ваших фотографий люди бросают уничижительное «ничего вроде бы», или в журнале, мнением которого вы дорожите, ваш роман назвали халтурой, – самое лучшее – признать, что вы ранены, поправить шпагу и начать снаряжаться в следующий бой, сказав себе: «Рана глубокая, но она заживет. Я буду помнить о ней. В новой битве она сослужит мне хорошую службу».
Чтобы извлечь максимум пользы из неудачи, нужно понять ее причины.
Во-первых, дело может быть в ваших навыках и умениях. У вас есть некая идея, но недостает способностей, чтобы ее осуществить. Это самая жестокая, неприятная и наиболее предсказуемая форма неудачи. Вы уселись не в свои сани. В моем случае это может быть недостаточный вокабуляр движений или незнание того, как публика будет реагировать на то или иное движение. Это как композитору, не владеющему контрапунктом, пытаться сочинить фугу или писателю построить диалог, не понимая особенностей и характеристик речи персонажей. У такой проблемы есть только одно решение – работать над собой, развивать необходимые навыки и умения.
Другая часто встречающаяся причина – неудачная концепция. У вас слабая идея, которая не выдерживает ежедневной проверки на прочность. Вы пытаетесь подойти к ней и так и этак, но вместо того, чтобы расти, становиться больше, она съеживается и высыхает. Это может быть плохой замысел рассказа, плохая тема, плохой состав исполнителей, плохие партнеры, неподходящее время. Вначале вы еще пытаетесь барахтаться, чтобы как-то скрыть эту фундаментальную ошибку, надеясь, что вдруг какая-нибудь хитроумная уловка поможет спасти работу. Но провал неизбежно настигнет вас – из старого осла не сделаешь козла. Поэтому бегите, пока еще можно убежать.
Еще одна причина неудач – неверная оценка. В вашем творении осталось нечто, от чего следовало избавиться, выбросить в мусорное ведро. Возможно, вы на мгновение потеряли бдительность и не смогли трезво оценить его. Возможно, вы слишком доверились чужой оценке. Возможно, вам не хотелось кого-то обидеть. Есть лишь один способ избежать неудачи по этой причине: всегда помнить, что только вы отвечаете за качество конечного продукта. Актера, сцену с которым вы хотите вырезать из фильма, не будут судить за весь фильм, а вас будут. Не имя друга, которому хотелось бы видеть в вашей книге пятистраничное описание белки, напечатают на обложке, а ваше. Поначалу таких ошибок трудно избегать, но, как только вы научитесь давать взвешенную оценку своей работе, люди все охотнее будут предоставлять вам право оценивать ее самостоятельно.
Я научилась и больше не попадаю в такие ситуации. Пусть даже меня считают за это тираном и самодуром, но мое видение всегда важнее. Мне приходилось просматривать 900 танцоров, чтобы выбрать из них четверых. Чтобы сказать 896 танцорам, что они не вполне подходят, нужно обладать стальным характером и очень не желать провала. Мне все равно, что агенты и администраторы, собирающие людей на кастинг, устали. Если из 100 человек, присланных ко мне, я не выбрала никого, кто по-настоящему заинтересовал бы меня, я просто говорю: «Пришлите других». Да, я буду извиняться, говорить, что, мол, такой уж отвратительный у меня характер, но никакого чувства вины и неловкости за этими извинениями нет. Не должны их испытывать и вы, когда попадаете в такое положение.
Самые досадные неудачи случаются из-за сдающих нервов. Все вроде бы идет хорошо, вот только не хватает смелости и наглости, чтобы постоять за свою идею и реализовать весь ее потенциал. Въедливый страх выглядеть в глазах других глупо не позволяет говорить правду. Хотелось бы иметь от него лекарство. Но единственное, что у меня есть, – неоспоримость опыта, который подсказывает, что выглядеть глупо – это хорошо. Это укрепляет дух. С годами начинаешь ценить это все больше и больше, а стремление не показаться глупым исчезает вместе с уходящей молодостью. (Помните ответ долгожителя, которого спросили, в чем его секрет: «Мне больше не досаждают сверстники».)
Встречаются провалы и от повторений. Я хореограф, и я постоянно вынуждена возвращаться к прошлому. Репертуар хореографа – его хлеб насущный. Приходится постоянно ставить полюбившиеся публике произведения, чтобы зарабатывать себе на жизнь. Художникам не нужно рано вставать, чтобы за комиссионные переписать «Звездную ночь» Ван Гога, а на вырученные деньги купить новый холст; Сол Беллоу не переиздает «Хендерсон – король дождя», чтобы заставить людей прочесть его новую книгу. Хореографы же ставят танец, на репетициях обучают ему танцоров, выпускают его на сцену и, если он имеет успех у публики, обучают ему других танцоров, чтобы те исполняли его снова и снова. Замечательно, что людям нравятся мои старые работы и они хотят видеть их на сцене, но проходит время, и я начинаю чувствовать себя, как, должно быть, чувствует себя Брюс Спрингстин, когда поклонники на каждом концерте требуют, чтобы он пел Born to Run.
