Однажды танцевальный критик Арлин Кроус сказала мне: «В твоих постановках занавес поднимается и опускается лишь раз». Она имела в виду, что все, что я делаю, – части единого целого, неважно, сколько при этом исполняется отдельных танцевальных композиций, каждая – всего лишь еще одно движение в очень длинном танце.
Если вы хотите понять, как складывается такое единство в его чистом виде, послушайте песни «Битлз» в хронологическом порядке. Ни одна рок-группа никогда не пользовалась большей популярностью, не была так любима во всем мире, не имела коммерческого успеха таких масштабов, и ни одна другая группа не пережила столько внутренних трансформаций, оставаясь в то же время всегда узнаваемой. 13 альбомов и 163 песни, созданные в период с 1963 по 1971 год, начиная с солнечного оптимизма I Want to Hold Your Hand до грустного смирения Let It Be, составляют творческую кривую группы. Каждый сборник – это законченное произведение, которое в то же время как бы предвещает появление следующего. От альбома Beatles 65 переброшен мостик к Rubber Soul, от него – к Revolver, который неуловимо связан с Sgt. Pepper’s Lonely Hearts Club Band, Magical Mystery Tour, The White Album и Abbey Road. Группа «закончилась», когда пришло ее время. Музыканты больше никогда не работали вместе, а если бы решили вдруг, это не привело бы ни к чему хорошему. «Битлз» оставили самую заметную кривую на графике творчества среди всех музыкальных проектов моего времени.
Если вы замечаете, что идеи, которые давно созрели, но для них все не находилось места или времени, периодически всплывают у вас в голове, напоминая о себе и вызывая приливы вдохновения, это означает, что вы приблизились к некоему идеальному состоянию, когда творчество становится привычкой. Вы соединились со своим искусством. В таком состоянии все, что окружает вас в жизни, питает ваше творчество, и само творчество тоже становится источником творчества.
Важно понимать, что это идеальное состояние не имеет ничего общего с вдохновением в его обывательском представлении – это не случайность, не везение и не совпадение. Оно как любой ваш навык или умение. Вы сами можете развить его в себе и контролировать.
Оглядываясь назад, я понимаю, что мои лучшие работы были созданы, как я называю это, в ПУЗЫРЕ. Я исключила все, что могло меня отвлечь, пожертвовала почти всем, что приносило удовольствие, поместила себя в одиночную камеру для буйно целеустремленных и построила свою жизнь таким образом, чтобы все, что меня окружает, не просто стимулировало работу, но было подчинено ей. Это, конечно, весьма своеобразная – асоциальная – форма организации трудовой деятельности. Но она очень способствует творчеству.
Мне казалось, я одна была такой экстремалкой, пока не прочитала в мае 2000 года замечательный биографический очерк Дэвида Ремника о Филипе Роте. Рот, которому на момент написания книги было шестьдесят восемь, стал ярким примером творческой молодости в преклонных годах – на седьмом десятке он написал подряд четыре выдающихся романа: «Американская пастораль» (Пулитцеровская премия за лучшее художественное произведение), «Я вышла замуж за коммуниста», «Театр Шаббата» и «Людское клеймо». В очерке описывается, как и почему это произошло.
Рот поместил себя в творческий пузырь. Он живет один за городом. Работает семь дней в неделю, встает рано утром и отправляется в двухкомнатную студию в 50 метрах от дома. В студии он находится весь день до позднего вечера, пишет Ремник.
«Я живу один, я ни за кого не отвечаю, ни перед кем не отчитываюсь, никого не развлекаю, – говорит Рот. – Я один решаю, чем, когда и сколько я буду заниматься. Обычно я пишу днем, но, если захочу вернуться в студию после ужина, я не стану сидеть дома в гостиной только потому, что кто-то весь день промаялся в одиночестве и теперь хочет болтать или веселиться. Я иду и работаю еще пару часов. Если я просыпаюсь в два часа ночи – хоть и редко, но такое случается – и понимаю, что в голову пришла ценная мысль, я включаю свет и пишу прямо в спальне. У меня тут эти желтые блокноты по всему дому. Я читаю до самого позднего часа, если захочу. Если я просыпаюсь в пять утра, не могу уснуть и хочу поработать, я вылезаю из постели и иду работать. Так я пишу. Всегда наготове. Как дежурный врач в приемном покое, которого в любой момент вызовут к тяжелому пациенту… И тяжелый пациент – это тоже я».
Рот свел к минимуму все аспекты своей жизни, кроме работы. Возле письменного стола он прикрепил две записки: на одной – «Оставайся на месте», на другой – «Ничего лишнего» («лишнее» – это любое искушение отвлечься, кроме его базовых потребностей вроде писательства, еды, питья, зарядки, сна и уединения).
Такая жизнь может показаться унылой и обедненной, если игнорировать тот факт, что сам Рот чувствовал себя вполне довольным и счастливым. Эта «одиночная миссия», которую сам он сравнивал с суровой казарменной жизнью солдата, заставила его способности и писательское воображение работать в круглосуточном дежурном режиме.
«Это был замечательный опыт, – делился Рот. – Страстность воспоминаний в их мельчайших подробностях – вот что связывает дни между собой – дни, недели, целые месяцы. Я получал огромное удовольствие от такой жизни. Я думаю, любой писатель получает от этого удовольствие, поэтому мы все этим и занимаемся – связываем дни воедино. Я это делаю, ведя суровую жизнь аскета».
Мне пузырь Рота не кажется унылым, странным или мизантропическим. У него были идеи, требующие выражения. Чтобы реализовать их, он выбрал удобный для себя аскетичный образ жизни.
Жить в пузыре – не значит удалиться в пустыню или пещеру от мира и людей. Это состояние сознания, когда хочется убрать, отодвинуть на время все, что отделяет и отвлекает тебя от работы. Но важно не скатиться при этом в асоциальность. Ричард Аведон прожил в пузыре большую часть своей творческой жизни. Этим пузырем стала большая студия на восточной стороне Верхнего Манхэттена, набитая ассистентами. Сам Аведон – исключительно социальное существо: доброжелательный, внимательный и чуткий, очень предан своим друзьям, наделен исключительным даром располагать к себе людей. Полагаю, больше, чем он, знаменитостей и значимых людей встречали и знали в своей жизни только главы государств и ведущие ток-шоу. И тем не менее студия Аведона обладает всеми характеристиками идеального пузыря. Она закрыта, автономна, недоступна для помех извне, что позволяет ему работать в уединении, будучи окруженным людьми. Его секрет – камера и харизма, привлекающие, заманивающие весь мир в этот пузырь. В пузыре, так хорошо знакомом ему, но незнакомом его посетителям, готовит, вспоминает, он концентрирует, соединяет и шлифует, постоянно совершенствует свое искусство.
Правил нет. Пузырь может существовать посреди хаоса. Он может быть мобильным: нет страшнее бедлама, чем гастроли рок-группы, но строгие рамки расписаний авиаперелетов, графики заезда в отели, работа за кулисами и на сцене – все это становится своего рода передвижным пузырем, который несколько месяцев будет сопровождать артистов повсюду. У гастролирующего с ними оторванного от дома автора песен после возвращения окажется в запасе несколько новых хитов для очередного диска, хотя специально он ничего для этого не делал – пузырь заставил его.
