– Ты меня не пугай, – попросил ее я. – Не надо.
– Неужто тебе их так жалко? – изумилась Марина. – Ну да, ты с ними вроде как ладил, и все-таки – они твое руководство. А чем руководству хуже приходится – тем сотрудникам веселее живется.
– На провокации не поддаюсь, – я хмыкнул. – Меня на таком не подловишь. Что же до всего остального – боюсь, нам в Праге без них будет хуже, чем с ними.
– С Валяевым, особенно если он пьян, везде невесело. Точнее – так весело, что плакать хочется, – возразила мне Марина. – Ты не путай – одно дело с этим проказником находиться в закрытом помещении, и совсем другое выйти в люди. Хотя тут рассказывать – это не то. Если он появится, то сам все увидишь.
– Будем ждать, – подытожил я. – Как ты и сказала – до последнего, пока стюардессы не заругаются.
Насчет Валяева она права, это без вариантов. Но эти двое были звеном, связующим меня с целью поездки, со Стариком. Я им не доверял, но Марине веры было еще меньше. И потом – из двух зол выбирают более знакомое.
Нет, у меня было предостаточно опыта в том, как найти что-то нужное в незнакомом городе, это часть моей профессии. Но вот только раньше я искал простые и понятные вещи – информацию, полицию, укрытие от полиции, больницу, приключения на свою задницу, наконец. То есть – все было в рамках штатных ситуаций, которые сопровождают в меру неугомонного репортера в его жизни. И потом – это все было на родной земле, где люди непредсказуемы, но добры и душевны. Ну да, были и загранкомандировки, но там все вообще было заточено под работу в команде. А здесь… Пойди туда, не знаю куда, предстань пред тем, лучше не знать кем. Я готов пойти и предстать, но лучше всего будет, если меня доставят в нужное место те, кто знает, как и куда ехать. И Марина не в этом списке.
Врать не буду – поволноваться пришлось. Если честно, я уже даже подумал, что все, кранты, летим втроем, но как раз тут в зале и раздался радостный вопль:
– Пршишити заставка – Прага!
Этот голос спутать с чьим-то другим было сложно.
– Надо же, а я думала, что они так и не придут, – с чувством удовлетворения произнесла Марина. – Тот случай, когда ошибиться приятно.
– Вот они, Макс, – рядом с нами как из-под земли появилась растрепанная фигура. Выглядел Валяев так, как будто бомжевал минимум месяца два. – Сидят. Ждут. Воистину, верный друг – самый большой клад на свете. Родненькие вы мои!
И он попытался обнять нас всех одновременно. Получилось это у него не ахти, руки у него были коротки, потому основная часть объятий досталась опешившей Танюше.
– А ну, брысь! – хлопнула его по ладони Марина. – Эту девочку даже не думай трогать, понятно?
– Марина. Мариночка. Маринеско ты мое ненаглядное, – Валяев даже губами поплямкал, изображая что-то вроде поцелуев. – Да когда кого я трогал против его воли? Ведь этого делать нельзя, сама знаешь. Все всегда происходит только по доброй воле. Человек – он же сам творец своей судьбы, кто бы что ни говорил. Он ей распоряжается, сам всегда все решает. Человек волен делать что-то или не делать ничего. Он может идти или бежать, ломать или строить, любить или ненавидеть, жить или…
– Ну-ну-ну, – Зимин положил Валяеву руку на плечо. – Вон как тебя в тепле-то развезло. Все, пойдем-пойдем-пойдем, уже посадку объявили. В самолет сядем, там кресла мягкие, удобные! Ты еще «соточку» в себя забросишь – и баиньки до Праги.
– Вот, – Валяев ткнул пальцем Зимина в грудь и залихватски подмигнул Танюше. – Весь фокус в этом. Человек – он, конечно, решает все сам, и никто не может управлять его волей. Ну, не то, чтобы никто, просто… Неважно. Скажем так – право выбора всегда остается за человеком. Но разве кто-то мешает или запрещает навязать ему чужие мысли и желания? Если это делать с умом, не нарушая правил и уложений, так, чтобы даже комар своего носа не подточил…
Тут Валяев замолчал, а после в голос заорал:
– Комара муха любила. О-о-о-о-ох!
Комара муха любила,
И до пьяна напоила. Пьян!
А потом он еще и в пляс пустился, махая невесть откуда извлеченным белым платочком и закладывая лихие «коленца».
Не верю я ему. Не в смысле – всегда, хотя и не без этого, а конкретно сейчас. Я видел его пьяным – и он никогда не вел подобных бесед загадками. А тут вот прямо пробило его. Это неспроста. Валяев только выглядит шутом, на самом деле с головой у него все в порядке.
Или же он сейчас надрался совсем уже в лоскуты.
К моему великому удивлению и разочарованию, на рейс мы все-таки успели. В самолете, пока я на пару с Танюшей разглядывал салон бизнес-класса, в Валяева влили обещанную «соточку» коньяку из фляжки, и он уснул, выдав перед этим еще несколько строк неизвестной мне песни про комара и подергав ногами. Как видно, так он обозначил развеселую пляску.
– Здорово здесь, – тихонько сказала мне Танюша. – Вы до этого летали таким классом?
– Нет, – честно ответил я. – Зато мне доводилось летать на военных самолетах, это тоже очень круто.
Про то, что тем рейсом везли «двухсотых» из одной южной страны, которую не каждый россиянин на глобусе или карте показать сможет, я умолчал. Как и про то, что мы в том самолете, по сути, чуть ли не на гробах в отсеке сидели.
– Вот только как бы другие пассажиры возмущаться не начали, – Танюша показала мне глазами на Валяева, который начал звучно похрапывать.
– А вы видите здесь других пассажиров? – Зимин, накрывавший Валяева пледом, услышал ее слова. – Откуда бы им здесь взяться? Мы выкупили весь бизнес-класс на этом рейсе. Нам попутчики не нужны.
– И сразу возникает вопрос, – Марина откинулась на спинку кресла. – Почему регулярный рейс? Почему не самолет корпорации? Макс, ты ведь наверняка что-то знаешь, может, прояснишь ситуацию?
– Нет, – Зимин тоже хлебнул коньяку из фляжки. – Не знаю.
– Но если бы знал, то мне бы не сказал? – уточнила Вежлева.
– Не сказал бы, – подтвердил Зимин. – С чего бы мне с тобой откровенничать? Тем более, что ты оказалась достаточно неблагодарной особой. Мы тебя подняли наверх, расчистили тебе дорогу – и чем ты нам отплатила?
– Это бизнес, Макс, – широко улыбнулась Марина. – Карьерная лестница. Даже странно, что мне приходится объяснять тебе подобные прописные истины, да еще и штампованными фразами. На моем месте так поступил бы любой.
– Не любой, – парировал Зимин. – Киф бы так не поступил.
– Любой избавившийся от детского инфантилизма человек, – поправилась Вежлева. – Тот человек, который хочет занять свое место под солнцем, по праву ему предназначенное. Киф, без обид.
– Нет-нет, ничего, – выставил перед собой ладони я. – Считайте, что меня тут нет. Одно плохо – попкорн не выдают, без него смотреть на вас не так интересно.
– О чем и речь, – показала на меня Вежлева. – Его головой в дерьмо, а он шутки шутит. Кстати, его дражайшая половина куда лучше соображает в подобных вещах, чем он.
