Упоминался там и некий игрок, который каким-то образом, скорее всего, квестовым, затесался в компанию этого изверга. Поскольку НПС-убийца, несомненно, стоит на стороне Тьмы, то и упомянутый игрок является ренегатом, которому не место среди честных служителей Света. Увы и ах, девушка-маг, которая его видела, не запомнила никнейма данного отщепенца, но они, «Солнечные блики», все равно этого так не оставят и непременно найдут поганца, продавшегося темной стороне.
Разумеется, это могла оказаться «утка», написанная для того, чтобы усыпить мои подозрения, но я в этом не уверен. Лидер-паладин был прост, как механизм дырокола, я вообще не понимаю, как он главой клана стал. Разве что только как подставное лицо? Он вроде главный, а играет его свита. Так что знай он мое имя – он бы его уже раз сто повторил, рассказывая при этом, что делать станет, когда поймает.
Но насчет Сэмади Валяев прав. Он засветился перед игроками, и теперь ему надо сидеть тихо-тихо и ждать, пока спадет хотя бы первый ажиотаж. В прошлый раз его ловили НПС и чуть не поймали. Но любые неигровые персонажи, как бы они ни были хороши, на фоне охотников-игроков просто дети. А если этим охотникам награду еще и не в местном золоте, а во вполне себе конвертируемой валюте пообещать, то тогда все станет совсем невеселым.
С этой мыслью я заснул, с ней и проснулся. И даже замечательно солнечное утро, говорящее о том, что весна наконец-то начинает вступать в свои полные права, ее из головы не могла шугануть.
Казалось бы, что мне до Барона? Он хитрый и коварный, он всякий раз меня использовал в своих целях, даже тогда, когда, казалось, помогал. А все равно жалко будет, если он станет охотничьим трофеем одного из приятелей Кролины.
Может, потому что мы с ним на самом деле чем-то похожи? Я-то ведь не лучше буду да и действую приблизительно теми же методами. В каком-то смысле он – это я, с той, правда, разницей, что Сэмади честнее. Барон не скрывает свою суть и устремления, заявляя всем и каждому о том, что за свой интерес будет всех и каждого при необходимости на куски рвать.
А погода была на самом деле отменная! Нет ничего прекраснее этих первых дней, когда старуха Зима, злобно скаля коричневые зубы подтаявших сугробов, отступает перед босоногой и простоволосой девчонкой Весной. Солнце, пуская зайчики, отражалось от темных стекол офисных зданий, воздух был напоен влагой, а в глазах женщин появилась та таинственная глубина, которая столь опасна для мужчин именно в это время года. Еще далеко до первой листвы, до томных вечеров и прочих изысков, которые век от века воспевают поэты, но все начинается именно теперь, в дни, когда первые ручьи пробивают себе дорогу сквозь снег.
Само собой, мою развеселую компанию тоже затронуло солнечное настроение. Петрович каким-то образом умудрился распечатать окно, которое по определению не могло открываться, и теперь меланхолично курил, щурясь на солнце, Таша похрустывала печеньем, которое называлось «Весеннее», Мариэтта разглядывала в зеркальце особо крупный, как видно, сезонный, прыщ на подбородке. И только Ксюша, обложившись папками так, что ее почти не было видно, трудилась в поте лица.
– Здравствуйте, дети, – громко произнес я, входя в кабинет. – Ну, как вы себя вели на выходных?
– Если мы скажем, что хорошо, что нам за это будет? – немедленно осведомилась Шелестова, которая за секунду до того внимательно изучала свои ботильоны, задрав ноги так высоко, что в голову закрадывались мысли о том, что она не меньше чем КМС по гимнастике.
– В этом случае как раз ничего и не будет, – дружелюбно заявил я ей. – Петрович, старый ты хрыч, здание не спали! Смотри, куда пепел стряхиваешь! Тебя, если что, не жалко, а вот остальных…
– Все мы смертны, – философски сообщил мне Вадим. – И только искусство вечно. Может, мои картины после мученической смерти в огне станут очень популярны, и ваши имена тогда тоже останутся в истории.
– Бог с ней, с историей, – обеспокоилась Вика. – А вот цистит – штука неприятная, от него лечиться придется. Закрой окно, все помещение выстудил.
– А давай ты погибнешь в огне, твои картины станут популярны, но я выживу, – предложила Шелестова. – Только ты сначала оформи на меня документы как на наследницу. А я за это тебе мраморный склеп воздвигну. Ну если к популярности еще и хорошие продажи добавятся, разумеется.
– Чего это только ты наследница? – возмутилась Соловьева. – Ты, значит, ему родная, а мы двоюродные? Мы тоже хотим свою долю!
– Верно, – поддержал ее Геннадий. – Мы все – одно целое, потому имеем право на процент.
Петрович отправил окурок в окно, повернулся к коллективу и немного смутился. Оно и понятно – почти все смотрели на него плотоядно и задумчиво.
– Не обязательно огонь, – вдруг сообщила Вика. – Зачем здание сжигать? Можно его в окно выбросить, так даже романтичней выйдет. А полиции потом скажем, что его туда муки творчества погнали. Мол, лучшие работы уже нарисованы, дальше – тишина.
– В этом есть рациональное зерно, – неожиданно согласилась с ней Шелестова. – Уважаю, Виктория Евгеньевна, артистичное решение.
– Мы, если что, ноги подержим, – заявил Стройников, глянув на приятеля.
– А у меня приятельница в «Доме художника» есть, – внезапно подала голос Ксюша, опасливо глянув на меня. – Мы с ней из одного города, она там в оценочном отделе работает. Выставку посмертную можно устроить!
Петрович ощутимо позеленел лицом, сглотнул слюну, захлопнул окно, после достал из ящика невесть зачем там хранящийся молоток.
– Молоток – не проблема. – Хрустнул пальцами Жилин. – Им надо еще уметь орудовать в драке.
Петрович загнанно оглянулся, достал из ящика гвозди, а после начал заколачивать окно.
– Не судьба, – вздохнула Шелестова. – Но не страшно. Среди художников начала двадцатого века было модно в наполненной шампанским ванной вены вскрывать. Очень красивый материал может получиться. «Наследник Серебряного века». По-моему, звучит.
– Так Серебряный век – это поэты, – немного неуверенно сообщила ей Мариэтта.
– Неважно, – отмахнулась Ленка. – На это никто глядеть не станет. Да не все и в курсе, что там к чему. Главное – продающее название.
– Мне другое интересно. – Я подошел к Петровичу, который, сопя, вбивал в дерево очередной гвоздик. – Ты вот скажи – тебе молоток в столе зачем?
– Он тут уже был, – ответил мне тот, не прекращая свое занятие. – Вот, пригодился. И, это… Я против, чтобы меня в ванной топили. И шампанское я не люблю.
– Ну и ладно, – уже другим тоном сообщила всем Шелестова. – Главное, что ты перестал помещение вымораживать. Виктория Евгеньевна, как вам моя обновка?
И она снова задрала ногу вверх, демонстрируя ботильон.
– Ничего так, – миролюбиво оценила обувь Вика. – Мне нравится. Дорогие?
– Не дороже денег. – Шелестова вывернула ступню так, как человеческой природой, по-моему, даже предусмотрено не было. С другой стороны, что такое природа, когда женщине надо что-то посмотреть? Даже не смешно. – Нет, положительно удачное приобретение.
