— Погоди бестия! Со мной еще не договорила!
Быстро сосредоточив недюженную силу в руках, Мирон, дернув чудище за хвост, отшвырнул ее обратно к реке. Окатив Людмилу яростным взором, он прорычал девушке:
— Пошла отсюда, дура! Сам разберусь!
Стремительно подняв бердыш, он кинулся к валькирии, которая упав, ударилась головой о землю и на миг потерялась. Когда она подняла голову, оскалившись, Мирон уже налетел на нее и, рассчитав нужный удар, рубанул по ее правой крупной руке – лапе. Три пальца с жуткими когтями, в том числе и с кольцом, отсеклись мощным лезвием его оружия и покатились по земле. Валькирия хрипло протяжно взвыла и взметнулась вверх, хлопая отрубленными крыльями. Через миг она рухнула на землю.
Мирон едва успел отскочить в сторону, чтобы чудовище не раздавило его, падая.
Птица – чудище замерла на земле и, в следующий миг, Мирон увидел, как она начала меняться прямо на его глазах. Отрубленные крылья и птичьи лапы стали как будто растворяться и, уже через некоторое время, из адской птицы образовалось другое тело. Небольшое и стройное. В изодранной рубашке с кровавыми ранами на руке и бедре, Ждана лежала неподвижно. Мирон округлившимися глазами следил за этими превращениями, стоя в пяти шагах от нее. Она вновь превратилась в хрупкую девушку. Сабуров не успел осознать все до конца, как девица с длинной светлой косой вдруг ожила и подняла голову. Мирон струхнул на миг, не понимая, как она могла с жуткой раной на бедре и без пальцев еще двигаться, а не орать от боли. Она устремила страшный красный взор на него, а потом на свои отрубленные пальцы, которые валялись поблизости.
Ее движение было предугадано Сабуровым. В тот миг, когда она кинулась, словно одержимая к пальцу с кольцом, Мирон стремительно наскочил на нее и схватил ее рукой за длинную белую косу с алой лентой на конце. Не давая ей дотянуться до перстня, он носком своего сапога сильнее отшвырнул ее отрубленный мизинец дальше, чтобы она не достала его, натягивая ее волосы и сильнее наматывая ее косу на руку. Она дико заорала, и Мирон поджал губы, понимая, что надо отпустить ее. Но он не мог.
В этот миг на него налетела Людмила и начала бить его по плечам.
— Оставь ее, Мирон, прошу! — закричала в истерике монахиня, которая, видимо, так и не ушла от реки.
— Отпустить? Она брата моего покалечила. Едва не удавила! — выплюнул Мирон, натягивая волосы Жданы, а та жутко кричала. Людмила пыталась отцепить обезумевшего Сабурова от покалеченной девицы.
— Прости! Прости ее! Ведь она всю семью свою потеряла! — не унималась монахиня.
— Удавлю гадину! — цедил Мирон.
— Несчастная она. Оставь ее! Ты даже не знаешь, каково это насильно под мужиками быть! — выпалила Людмила.
— Ты что ее так защищаешь? — зло процедил Мирон, но все же косу Жданы чуть опустил.
— Оттого, что она первая пострадала.
Не в силах сопротивляться истерике Людмилы, Мирон нехотя отпустил Ждану и она отползла от него в сторону. Она безумным взглядом смотрела на отрубленные пальцы своей руки и на перстень, лежащие на земле. Зажимая окровавленную без трех пальцев ладонь другой рукой, Ждана, сидя на земле, с опаской глядела на Мирона и, видимо, только ждала момент, когда вновь сможет кинуться к кольцу.
— Только попробуй и сразу голову тебе снесу! — выпалил Мирон хрипло, устремив на нее угрожающий взор. — Отдашь кольцо, ведьма, тогда оставлю тебе жизнь.
— Кольцо матушкой моей мне завещано. Не отдам! — проскрежетала непокорно Ждана низким голосом, тряхнув светлыми волосами и исказив в гримасе лицо.
— Я и спрашивать не буду! — вымолвил Мирон, чувствуя, что противостояние с этой страшной светловолосой девицей слишком затянулось. Он стремглав сделал три шага к обрубкам пальцев и, наклонившись, схватил один из них. Освободив кольцо от плоти, он зажал драгоценность в руке. — Все бестия. Кольца тебе не видать. — Сабуров отошел от Жданы и, раскрыв ладонь, стал рассматривать окровавленное кольцо. Размер голубого яхонта, сияющего в серебряной оправе кольца, был точь-в-точь, как требовалось для одного из углублений на ножке Чаши. Размером в четверть куриного яйца, самоцвет переливался матовым светом и явно был не простой побрякушкой.
— Забирай кольцо, пес поганый, — процедила Ждана. — Всех бы вас мужиков – иродов извела!
— Поняли мы все, — глухо ответил ей Мирон, рассматривая кольцо и даже не смотря на нее.
— Надеюсь, Темный Повелитель не проклянет меня за то, что отдала его… — тихо прохрипела как будто сама себе Ждана.
— Темный Повелитель? — обернулся к ней Сабуров, услышав ее последние слова.
Быстро поджав губы, Ждана бросила на него убийственный взор и отвернулась, явно более не собираясь с ним говорить.
К ним приблизился Василий, который только что пришел в себя и еще тряс гудящей головой.
— Ты как брат? — спросил участливо Мирон, напряженно смотря на брата.
— Да ничего, вроде, — произнес Василий. — Ждана! — с ужасом выпалил старший Сабуров, увидев кровоточивые глубокие раны белокурой девушки, полусидящей на земле. Он устремился к ней. — Что с Вами? Да Вы вся в крови! — Ждана зло посмотрела на молодого человека, который склонился над нею и Василий перевел взор на Мирона. — Что произошло?
— У своей разлюбезной дома спросишь, охотник за кувшинками, — съязвил Мирон, пряча кольцо за пазуху в потайной карман.
— Я помогу Вам, — кивнул Василий, морщась от боли в рассеченном когтями птицы плече, из которого вытекала свежая кровь. Он легко поднял на руки почти невесомую Ждану. Мирон хмуро посмотрел на брата и вымолвил:
— Вот и неси свою зазнобу до дому. Там и расскажу, что было.
6.9
— Хорошо, кольцо мы у нее забрали, более она не сможет никого убивать, — произнес тихо Мирон, который шел рядом с Людмилой впереди Василия и Жданы.
— Несчастная она, — пролепетала монахиня.
— Прекрати защищать ее! — не выдержал Мирон.
— Не прекращу, — непокорно сказала Людмила, поднимая длинный подрясник выше, чтобы он не мешал ей идти. — Ты ведь не знаешь, каково это насилию подвергаться. И на ее глазах убили всех ее родных. Не зря она валькирией стала.
— Хватит, — отрезал Мирон, сверкая на нее серыми очами. — Не хочу даже думать о том. Не трону я ее больше. Пусть живет.
— Вот благодарю тебя, Мирон, — ответила девушка. — А камень этот, видимо, волшебный. Как одевала она кольцо то это, превращалась в валькирию.
— Я уж скумекал о том, — кивнул он и, обратив на нее острый взор, добавил. — Монашка ты, а смирения в тебе вообще нет. Только и споришь со мной уже битый час.
На это заявление молодого человека Людмила промолчала. Некоторое время они шли молча и уже, когда показался двор тетки Марьи, Мирон, вдруг, тихо вымолвил:
— Прости меня, обозвал тебя.
