«Ну… Как же, госпожа…» – выдавил он наконец.
«Они ещё могли бы образумиться и понять, что выбрали
неправильный путь, – укоризненно проговорила женщина. – Теперь они
ничего уже не поймут. Зачем тебе понадобилось их убивать?»
С таким же успехом она могла бы потребовать объяснений,
почему у него, положим, две руки. А не пять и не шесть. Человеку, способному
хотя бы задумать непотребство над женщиной, попросту незачем было дальше жить.
И всё тут. На том стоял его мир.
«Совсем дикий. И совсем глупый, – вздохнула незнакомка.
Потом велела: – Ну давай, показывай, что ты там себе причинил».
Волкодав осторожно разомкнул пальцы. Из-под руки густо
побежала кровь.
«Зажми и сиди», – последовал строгий приказ. Женщина
посвистала ослику. Тот послушно подбежал, семеня, и принялся кротко обнюхивать
обоих – Волкодава и Мыша. Женщина расстегнула перемётную суму и вытащила
маленькую коробочку. Высыпав себе на ладонь толику блестящего бесцветного
порошка, она сжала сухонький кулачок, поднесла его ко рту и нагнулась:
«Убери руку…»
Волкодав снял с раны ладонь. Женщина резко дунула в кулак, и
порошок вылетел плотным облачком, глубоко проникнув в кровоточащую плоть.
Венну случалось кропить раны вином, случалось и прижигать их
головнёй. Он думал, что уже испытал на своей шкуре всё, что только возможно,
но, оказывается, ошибся. Половина торса и вся рука до пальцев попросту
отнялись. Волкодав не закричал только потому, что умение терпеть было едва ли
не главной наукой, усвоенной им в Самоцветных горах.
«…ласковый, – вновь дошёл до сознания голос незнакомки,
продолжавшей как ни в чём не бывало что-то ему рассказывать. – Но я берегу
его для особенных случаев. Например, для рожениц».
Волкодав разлепил губы и просипел:
«Тебе видней, госпожа…»
Порошок запер кровь и отвалился коркой, оставив чистую рану.
Женщина смазала её какой-то пахучей чёрной смолой, потом удивительно ловко
зашила. Четыре с лишним года спустя на этом месте был не очень заметный,
тонкий, как ниточка, шрам, который не мешал двигаться руке и не напоминал о
себе даже перед ненастьем.
Отдышавшись немного, Волкодав забрал оружие убитых и деньги,
найденные в кошельках. Оттащив тела в сторону от дороги, он развязал на обоих
тканые кушаки и принялся заваливать мёртвых землёй и камнями. Не в первый и не
в последний раз жизнь вынуждала его обойтись без обрядов воинского очищения. Но
если можно было хоть как-то обезопасить себя от пришествия мстительных душ,
пренебрегать этим не стоило. Вовсе уж последнее дело – бросать непогребённым
тело врага…
«Куда ты шёл-то, малыш?» – спросила его женщина.
«Сперва в Саккарем, госпожа», – сказал Волкодав.
Пристальный взгляд карих глаз обежал его с головы до ног:
«СПЕРВА в Саккарем!.. Что ж, полезай на ослика, я тебя
провожу».
Садиться на ослика Волкодав наотрез отказался.
«Свалишься, – предрекла женщина. – Двух поприщ не
пройдёшь, свалишься. Я же вижу. Думаешь, я тебя сумею в седло взгромоздить?»
Волкодав прошёл два поприща. Потом столько же. И ещё.
«Значит, ты идёшь СПЕРВА в Саккарем, – покачиваясь на
спине семенившего ослика, рассуждала его седовласая спутница. Она была
любопытна, как Тилорн, и так же умела беседовать одна за двоих, постепенно
вытягивая из неразговорчивого венна всё, что её интересовало. И Мыш к ней, в
точности как к Тилорну, сразу проникся полным доверием. – Ты не похож ни
на купца, ни на странствующего мастерового, – продолжала она. – Ни
на… прости, но на воина ты тоже не очень похож. И кто только додумался
отправить тебя, малыш, одного и такого глупого через перевалы, по опасной
дороге?»
Волкодав долго молчал, потом, отчаявшись найти правильные
слова, мотнул головой в сторону снежных вершин, горевших в розовом небе:
«Там… люди были. Разные. Где родня, сказывали друг другу.
Вот… навестить хочу, про кого знаю…»
«Там – это где?» – спросила женщина.
«В Самоцветных горах, госпожа», – сказал Волкодав.
Она внимательно посмотрела на него, кивнула и долго ехала
молча, что-то обдумывая.
«Слышал ли ты об Идущих Вслед За Луной? – заговорила
она погодя. Волкодав кивнул, и она фыркнула: – Тогда я вовсе не понимаю,
что тебе понадобилось соваться…»
Загадка разрешилась через несколько дней, когда каменные
склоны сменились холмами и болотами зелёного Саккарема, а швы на плече венна
уже не грозили разойтись даже при резком движении. Как-то вечером, пока закипал
на костре котелок, хрупкая маленькая женщина, посмеиваясь, велела Волкодаву
схватить её, пырнуть ножом или ударить. Всё, что угодно, на его усмотрение. И
без поддавок.
«Как те двое», – пояснила она.
Венн, привыкший закованными в цепи руками ловить в темноте
стремительных крыс, осторожно шагнул вперёд… Ему почти удалось. Он успел слегка
коснуться смуглого морщинистого запястья. И сразу что-то случилось, он не
понял, что именно. Земля опрокинулась под ногами, словно половица-ловушка.
Волкодав увидел свои ступни, задранные к небесам, и только тогда земля встала
на место, властно притянув к себе его тело.
«Не зашибся?» – весело спросила жрица Богини Кан….
– У этих жриц заведено странствовать, – сказал
Волкодав. – Лечить, учить… А чтобы безоружные женщины живыми возвращались
домой, их Богиня даровала своим ученицам Искусство. Кан-киро веддаарди лургва…
«Именем Богини, да правит миром Любовь». Мать Кендарат стала вразумлять меня.
Она бы и теперь меня вон в те кусты зашвырнула.
Эртан смерила его недоверчивым взглядом:
– Тебя? Старушка?..
Волкодав ответил что думал:
– Она мудра, а я глуп. Если бы она оказалась у вас в
Ключинке вместо меня, она бы так повернула дело, что Лучезаровы олухи руки бы
ей целовали и умоляли простить. А я что?.. Только кости ломать…
Эртан хмыкнула:
– Тоже иной раз полезно бывает…
– Может, и полезно, – кивнул Волкодав. –
Только Кан-Кендарат говорила: покалечишь врага, он ещё больше озлобится. А
надо, чтобы совесть проснулась. Она это умела. Я – нет. А это и есть
совершенство.
Эртан задумчиво помотала головой.
– Жрица! – пробормотала она затем. –
Совершенство!.. По мне, голову оторвать всё же верней!
– По мне, тоже, – сказал Волкодав. – Вот
потому я и не победил бы Мать Кендарат.
* * *
Пока шли к лагерю, Эртан всё расспрашивала венна о кан-киро,
и он понял, что не далее как на следующем привале у него появится ещё одна
ученица. Вельхинке только не верилось, что с помощью этого искусства можно
одолеть человека крупнее и сильнее себя. И даже нескольких сразу. Доводы
Волкодава особого впечатления на неё не производили. Вероятно, оттого, что он и
без всяких ухищрений, одним кулаком кого угодно мог отправить на тот свет.
