– Государыня дело молвит!
Так бывает после сражения или иного большого труда.
Почувствовавшие свою силу люди начинают вершить дела с той же удалой
решимостью, что и в бою. В такие мгновения им всё по плечу, всё удаётся. Чего
доброго, ратники ещё и боярина взялись бы отрешать воеводского пояса, но тут
извне опять послышался шум подошедших людей, а потом голос велиморского
посланника Дунгорма:
– Что?.. То есть как жива?.. – И крик: –
Пропустите меня к ней!
Галирадцы не держали на Дунгорма зла и охотно пропустили
внутрь. Бледный и растрёпанный посланник ворвался в святилище бегом, что не
слишком приличествовало вельможе его положения. У него был вид человека,
вправду увидевшего привидение. Его взгляд сразу остановился на кнесинке.
Дунгорм подошёл к ней, ничего и никого не видя по сторонам, и упал на колени.
– Государыня… – Нарлак потянулся коснуться её
руки, но не посмел, точно опасаясь, как бы она не растаяла в воздухе. Кнесинка
сама обняла его, заставила подняться с колен, усадила рядом. Обычное несуетное
достоинство медленно возвращалось к Дунгорму.
– Что случилось, благородный посланник?
– Я… госпожа, я был уверен, что ты… – всё ещё
неверным голосом ответил Дунгорм. Осенил себя священным знамением и едва
решился промолвить: – Я видел, как тебя убили внизу!
Тогда Волкодав понял, куда подевалась смешливая красавица
Варея. Не донашивать ей больше за кнесинкой надёванных платьев, не примерять
новых. И шуток по поводу схожести двух девушек тоже больше не будет.
Дунгорм рассказал, что при первой тревоге его велиморцы живо
вскочили и встали в боевой строй, загородившись щитами, и без промедления
поспешили к шатру кнесинки. Но там никого уже не было, а шатёр догорал.
Пока он говорил, Лучезар коротко кивнул подручным и молча
вышел наружу. Знать, понял, что сила впервые была не на его стороне. И даже
хуже того. Отныне оберегать кнесинку взялись простые ратники и велиморцы. Ему
больше не было веры. «Сестра» собиралась впредь слушать своего телохранителя.
Дикого венна. Каторжника. Убийцу. А он, Лучезар, если не хотел вконец осрамить
себя и дружину, лучше вовсе не ввязывайся с ними в спор. Это тоже все понимали.
Варея и сегванский воин, уводивший её в лес, лежали в сотне
шагов от кострища, что смрадно курилось на месте красивого шерстяного шатра.
Двое хмурых велиморцев бдительно охраняли тела. Стрела-срезень с широким
наконечником разорвала сегвану кровеносную жилу на шее, но он не умер сразу и
какое-то время ещё отбивался, зажимая рану рукой. За это храбреца изрубили в
куски, так что и лица нельзя было узнать.
А девушке отсекли голову и с торжеством унесли прочь,
намотав на руку толстую косу.
Вот, стало быть, почему вдруг возликовали разбойники, вот
почему они не сразу бросились догонять скрывшихся в святилище. Они решили, что
благополучно сделали дело, расправившись с кнесинкой.
Которую кто-то по-прежнему очень хотел истребить…
Голова несчастной служанки отыскалась чуть позже. «Призраки»
доставили её назад в размётанный лагерь и показали кому-то, кто хорошо знал в
лицо дочку галирадского кнеса. «Не та!» – зло рявкнул этот кто-то. Отрубленная
голова полетела в костёр, а разбойники, досадливо бранясь, полезли на холм.
Но к тому времени настоящая кнесинка была уже в
безопасности…
Нашли и Мужилу. Было видно, что перед смертью сольвеннский
старшина стоял на коленях и умолял о пощаде. Он даже не вытащил из ножен меча.
Галирадцы не стали складывать для него честного костра. Просто вырыли яму и
погребли его в ней, уложив набок с коленями, подтянутыми к груди. Так когда-то
хоронили рабов, чтобы и на том свете служили знатным хозяевам.
Его старшинский ремень – турьей кожи, с серебряными бляхами
– вымыли в чистой воде, пронесли над огнём и только потом опоясали им
Декшу-Белоголового.
Вельхи, удалые лошадники, испокон веку приучали добрых коней
отыскивать всадников, с которыми разлучила их битва. Почти все воины из отряда
Мал-Гоны, за исключением нескольких, нашли своих лошадей на разграбленном
становище. Умные животные дождались, пока уберутся злодеи, и возвратились.
Остальных пришлось разыскивать по лесу. Волкодав был уверен, что Серко придёт
сам. Да ещё Снежинку с собой приведёт. Но Серко не появлялся.
Уже совсем рассвело, когда из чащи примчался Мыш и с писком
закружился над головой Волкодава, а потом метнулся назад, приглашая его за
собой. Венн пошёл следом, но Мыш взволнованно верещал и летел всё быстрее, так
что вскоре Волкодав пустился бегом. Спустя некоторое время между деревьями
засеребрилась белая шёрстка, послышалось знакомое ржание. Снежинка!
Кобылица тоже узнала Волкодава, подбежала навстречу,
принюхалась и отпрянула: человек пахнул кровью и смертью. Всё-таки она
позволила взять себя под уздцы, и в это время из-за ёлок, спотыкаясь на трёх
ногах, повесив голову вышел Серко. В левом плече у него торчали две обломанные
стрелы, по крупу вскользь полоснули копьём. Измученный жеребец дрожал всем
телом, но плёлся за Снежинкой, не отставая. И кобылица не бросала его, ждала и
ласково фыркала, хотя давно уже могла бы вернуться к хозяйке одна. Волкодав
увидел у Серка на копытах кровь. Боевой конь знал, как поступать в схватке,
когда окружили враги.
Венн обнял его за шею, стал гладить мокрую горячую шерсть.
Конь застонал и прижался к его плечу головой…
Когда Волкодав зашёл проведать Эртан, воительница была в
полном сознании. Он подсел к ней, погладил ладонью по щеке. Она повернула к
нему голову и тихо спросила:
– Ты видел их, Волкодав?..
Он, в общем, понял, о чём она говорила, но на всякий случай
так же тихо спросил:
– Кого «их»?
– Души, – ответила вельхинка. – Души тех, кто
здесь погиб двести лет назад…
– Видеть не видел, – сказал Волкодав. – Но
мне казалось, что они где-то поблизости.
– А я видела, – прошептала Эртан. Венн не удивился
и не усомнился: кому ещё видеть бесплотные души, если не ей, ведь она сама была
на грани жизни и смерти. А девушка продолжала: – Мне кажется, мы отомстили
за них…
Волкодав кивнул. У него было то же чувство. Хотя болотные
разбойники к Гурцатову воинству никакого отношения не имели, если не считать
шлемов с гребнями. Он медленно проговорил:
– Мой народ верит, что те, за кого отомстили, могут
вновь родиться и обрести плоть на земле.
Госпоже кнесинке хотели поставить палатку, но она
отказалась. Закройся в палатке, и снова начнёшь чего-нибудь ждать. Она
свернулась калачиком под одеялом и попробовала уснуть, однако сон не шёл.
Кнесинка то и дело открывала глаза и смотрела на Волкодава, неподвижно и молча
сидевшего рядом с ней. Волосы телохранителя были снова заплетены так, как
полагалось убийце.
…Нянька рассказывала: Горкун Синица оказался учтивым и не
по-веннски словоохотливым малым. Как он просиял, увидев на столе с угощением
свои огурцы! Хитрая Хайгал сама наполняла зелёную стеклянную чашу торговца,
расспрашивая о том и о сём. Недавнее покушение на государыню ещё было у всех на
устах, и скоро застольная беседа вполне естественным образом коснулась
поединков и знаменитых сражений.
