Опричная страна, идя рядом с кнесинкой, размышлял Волкодав. Железные
горы. Ишь как сторонится их добрый лес, отступает, не хочет рядом расти…
Дорога тоже старалась не прижиматься вплотную к стене, у
подножия которой там и сям громоздились целые холмы скальных обломков – следы
чудовищных оползней. Под каждым таким холмом свободно поместился бы весь
галирадский кром.
Упрямая жизнь, однако, повсюду брала своё. Даже по самой
стене карабкались цепкие кустики, выросшие из семян, занесённых птицами или
ветром…
Вчера вечером Волкодав вытащил свою карту и показал её
Дунгорму. Благородный нарлак сперва забеспокоился: что, как, откуда у
телохранителя?.. – но потом увидел в углу имя боярина Крута и трёхцветный
шнурок с потемневшей печатью, и беспокойство его улеглось. Дунгорм уверенной
рукой уточнил на карте границы горной страны и пометил ущелье, которое
пересекала Препона. Кстати сказать, вскоре им предстояло миновать это место.
Волкодав посмотрел на карту, запомнил её и спрятал под кольчугу. Из которой он
почти не вылезал и успел привыкнуть к ней в пути, как ко второй коже.
У велиморца настроение было отменное. Сегодня к вечеру, на
худой конец завтра утром он ждал встречи со своим господином. Которого, судя по
всему, он непритворно любил. Это же сразу чувствуется, когда кто-то просто
исправляет обязанности, – и когда служит, как говорится, за совесть.
Волкодав считал Дунгорма человеком достойным. Вообразить его среди челяди
Людоеда было так же невозможно, как, к примеру, Тилорна. А вот у сына?..
Волкодаву думать об этом было и тошно, и недосуг. Кровные мстители не бывают ни
плохи, ни хороши. Они мстят месть. И этим всё сказано. И к тому же у Волкодава
было далеко не такое радужное настроение, как у Дунгорма.
Он ждал беды.
Тот или те, кто охотился за кнесинкой, пытались добраться до
неё уже дважды. Будет очень странно, если они не попробуют в третий раз. А
поскольку времени на это у них оставалось всего ничего – Винитар ведь вполне
мог подоспеть ещё до ночи, – удара можно было ожидать в любое мгновение. И
где удобней всего нападать, как не здесь, на узкой полоске открытой, ровной,
точно хлебная лопата, луговины? С которой и бежать-то особо некуда, кроме как в
какое-нибудь слепое ущелье?.. В узкую трещину, где их в конце концов и зажмут,
чтобы перестрелять без помех?..
Волкодав загодя посоветовался со старшинами и честно выложил
им свои опасения. Опытные воины выслушали его, и ни один не стал возражать.
– Что, брони вздеть небось посоветуешь? –
усмехнулся Аптахар. Он отлично помнил весну.
– Ребята ворчать станут, – вздохнул Декша. –
Не лёгонькие небось. Гривен по сорок…
– Ладно, пуп не надорвут, – рассудил
Мал-Гона. – Всяко лучше, чем ворон кормить.
Дома, в городе, они были стражниками. И, если дело не
касалось ловли уличного ворья, привыкли совершать то, что скажет им начальник:
дружинный витязь или нанявший купец. Решать самим оказалось делом и гордым, и
трудным, и интересным. Да и бой у Кайеранских трясин уже показал, что получалось
у них вовсе не плохо.
– Если нападут, я бы поставил стену щитов, –
сказал Декша. – Пусть-ка попробуют пробиться сквозь моих удальцов!
Мал-Гона покачал головой:
– Лошадей бы… Если вдруг у них там наши вельхские
колесницы, никакая стена щитов тебе не поможет.
– Мы должны спасти госпожу, – сказал Волкодав.
– Кони у витязей, – проворчал Аптахар. – И у
велиморцев.
– Договорись с Дунгормом, – предложил
вельх. – В случае чего вы с ними кнесинку в седло – и ходу…
Волкодав мог бы поспорить на что угодно, что трое старшин,
как и он сам, сразу подумали о раненых, о служанках, о няньке и лекаре, о
Мангул с приёмным сынишкой. И о полусотне хороших парней, которым никто небось
не подведёт быструю кобылицу и стремени не подаст.
– Мы-то что… как-нибудь отобьёмся, – выразил общую
мысль Аптахар. – Кому мы особо нужны, небось за вами все побегут.
Лучезаровых витязей как ратную силу они вовсе не поминали.
Что толку рассчитывать на тех, кто уже однажды подвёл.
– Куда удирать-то? – спросил венн. – Почём
знать, может, нас как раз впереди ждут!
Сказал и почувствовал, как в уголке сознания заскреблась
неясная мысль. Удирать с кнесинкой, прорываться навстречу Винитару? Так шут его
знает, когда он подоспеет. Волкодав поднял голову и посмотрел в небо, как
всегда, если требовалось поразмыслить. Так. Разбойники нипочём не могли
угрожать им из… только из…
– Пошли! – сказал он троим предводителям. И чуть
не бегом поспешил к повозке, возле которой беседовал с кнесинкой посланник
Дунгорм, а на передке, с вожжами в руках, гордо восседала старая нянька.
– Государыня, – сказал он кнесинке, когда Дунгорм
и старшины отошли каждый к своим людям. – Мы боимся, как бы на нас опять
не напали. Сделай милость, надень снова кольчугу.
Елень Глуздовна молча повиновалась. На ходу расстегнула
тёплую свиту, сунула её в руки Лихославу, взяла живо отысканную служанкой броню
и облачилась. Волкодав посмотрел на Хайгал, сидевшую на высоком сиденье, и
старуха внезапно подмигнула ему. Минувшей ночью, когда он покинул госпожу
кнесинку, нянька, истомившаяся у входа, одарила его испепеляющим взглядом и с
быстротой хорька юркнула внутрь: что там учинил над её девочкой бессовестный
венн?.. Почему не плачет больше, жива ли?.. Многоопытная бабка, конечно, вмиг
поняла, чем кончилось дело. Волкодав трёх шагов не успел отойти от палатки,
когда Хайгал с той же удивительной прытью вылетела наружу.
– Нагнись! – строго велела она рослому
телохранителю.
Венн нагнулся. Бабка мигом схватила его за уши и… прошлась
сухими морщинистыми губами по его лбу и щекам.
– Спасибо, сынок… – тихо, чтобы не слыхали
близнецы, сказала она.
Зато государыня кнесинка с самого утра ни разу не подняла на
Волкодава глаз. Трудно смотреть в глаза мужчине, который сумел оградить твоё
целомудрие пуще тебя самой.
Аптахар первым вернулся из своего отряда, пристроился к
Волкодаву и некоторое время молчал, шагая с ним в ногу. Казалось, он что-то
обдумывал.
– С самой весны мы с тобой заодно, – проговорил он
наконец. – А ведь у меня венн брата убил. Младшенького. Хёггов хвост!
Когда это я думал, что буду заодно с венном? А?.. Я тебя спрашиваю!
Волкодаву ответить было нечего, и он промолчал. Он всё равно
не собирался рассказывать Аптахару, как сам – было дело – смертельно ненавидел
сегванов. Всех без разбора. Тоже, кстати, было за что. И как потом, угодив на
каторгу, он от этой глупости быстренько излечился.
Аптахар тщательно разгладил широкой пятернёй кудрявую
бороду, но только для того, чтобы тут же скомкать её в кулаке.
– Вот что, венн… – сказал он. – Может, нам, когда
в Велимор доберёмся, взять да и кровь смешать всем четверым? Я, ты, Декша,
Мал-Гона… Надо же держаться друг друга. Не против?
