– Здравствуй, Серый Пёс, – сказала девочка. –
Что ты такой грустный сидишь?
– И ты здравствуй, – медленно проговорил Волкодав,
в самом деле чувствуя себя громадным злым псом, которого ни с того ни с сего
облепили, кувыркаясь, глупые маленькие щенята. И, как тот пёс, он замер, не
смея пошевелиться: не оттолкнуть бы, не испугать… А в сознании билось
неотвязное: и у меня был бы дом… была бы и доченька…
– Зря ходишь одна, – сказал он наконец. –
Люди… всякие бывают…
Она склонила голову к плечику и застенчиво улыбнулась ему.
Бывают, мол, но я-то ведь знаю, что ты не из таких. Волкодав неумело улыбнулся
в ответ и сразу вспомнил о своих шрамах и о том, что во рту не хватало
переднего зуба: улыбка его вовсе не красила. Однако волшебное существо смотрело
ясными серыми глазами, упорно отказываясь бояться. Потом подняло руки к шее:
– Хочешь, я тебе бусину подарю?
Тут Волкодав сообразил наконец, что уснул под яблоней и
угодил в сказку. Веннские женщины дарили бусы женихам и мужьям, и те нанизывали
их на ремешки, которыми стягивали косы. С гладкими ремешками показывались на
люди одни вдовцы и те, до кого женщина ещё не снисходила. Вмиг разучившись
говорить, Волкодав сумел только молча кивнуть головой. Девочка живо распутала
нитку, надела гранёную хрустальную бусину на его ремешок, закрепила узелком. И
засмеялась, довольная удавшейся хитростью:
– А мне все говорили, у меня, у дурнушки, никто и бус
не попросит…
– Ты подрастай поскорее, – прошептал
Волкодав. – Там поглядим.
И горько пожалел про себя, что оставил объевшегося Мыша
отсыпаться на вколоченном в стену деревянном гвозде. То-то было бы радости –
дай мышку погладить…
– Где живёшь-то? – спросил он, разгибая
колени. – Давай провожу. Мать, поди, с ума уже сходит.
И заметил, что девочка в самом деле была худенькая и
маленькая для десяти лет. Пока он сидел, они с ней смотрели друг другу в глаза,
но стоило подняться, и она еле достала макушкой до его поясного ремня. Волкодав
осторожно взял тёплую доверчивую ладошку и пошёл с девочкой со двора.
Оказывается, её семья, как и Волкодав со своими, была здесь
проездом. Только остановилась на другом конце Большого Погоста, у дальней
родни. Когда Волкодав с девочкой приблизились ко двору, навстречу из ворот
выбежала красивая полная женщина. Увидела их и, всплеснув руками, остановилась.
Волкодаву хватило одного взгляда на расшитую кику и красно-синюю с белой ниткой
понёву: женщина была дочерью Пятнистых Оленей, взявшей мужа из рода Барсука.
– Здравствуй, Барсучиха, – поклонился Волкодав.
– И ты здравствуй… – замялась она, близоруко
пытаясь высмотреть знаки рода на его рубахе или ремне. Ей, впрочем, было не до
того. Она шагнула вперёд, ловя за руку дочь: – Спасибо, добрый молодец,
что привёл непутёвую! Вот я тебе, горюшко моё…
И тут, в довершение всех бед, на глаза ей попалась искристая
бусина, ввязанная в волосы Волкодава.
– Ай, стыдодейка!
Мать вольна в своём детище: захочет – накажет, а то и
проклянет, тут даже Богам встревать не с руки. Но оплеуха, назначенная дочери,
пришлась в подставленную ладонь Волкодава.
– Меня бей, – сказал он спокойно.
На голоса из ворот выглянул осанистый мужчина в хороших
сапогах, с посеребрённой гривной на шее. Заметив подле своих рослого
незнакомца, он поспешно направился к ним.
– Ты, добрый молодец, здесь что позабыл? – спросил
он, загораживая жену. Косы недавнего убийцы не минули его глаз. Волкодав
покосился на девочку. Та стояла повесив головку, а в дорожную пыль возле босых
ног капали да капали слёзы. Не обращая внимания на гневливых родителей,
Волкодав опустился перед ней на колени.
– Не поминай лихом, славница, – сказал он
негромко. – Матерь свою слушай, а и тебе спасибо за честь.
Выпрямился во весь рост и пошёл обратно, туда, где смутно
белела в сумерках вывеска Айр-Доннова двора. За его спиной женщина поясняла
супругу, что свирепый с виду молодец ничем не обидел ни её, ни дитя. Супруг же
крутил усы и молча прикидывал, не разбойник ли из ватаги Жадобы явился в
Большой Погост.
– Он чей хоть? – спросила жена. – Не
разглядел?
– Серый Пёс, – ответил муж, думая о своём.
Женщина не поверила:
– Да их уж двенадцатый год как нет никого.
Он пожал плечами:
– Выходит, есть.
Через несколько дней они узнают о том, как на Светыни сгорел
замок кунса Винитария по прозвищу Людоед, вспомнят косы Волкодава – и не будут
знать, радоваться им или бояться.
Зачем кому-то в битвах погибать?
Как влажно дышит пашня под ногами,
Какое небо щедрое над нами!
Зачем под этим небом враждовать?..
Над яблоней гудит пчелиный рой,
Смеются дети в зарослях малины,
В краю, где не сражаются мужчины,
Где властно беззащитное добро,
Где кроткого достоинства полны
Прекрасных женщин ласковые лица…
Мне этот край до смерти будет сниться,
Край тишины, священной тишины.
Я не устану день и ночь шагать,
Не замечая голода и жажды.
Я так хочу прийти туда однажды —
И ножны ремешком перевязать.
Но долог путь, и яростны враги,
И только сила силу остановит.
Как в Тишину войти по лужам крови,
Меча не выпуская из руки?..
3. Купец едет в город
Торговец Фитела вёл свой род из береговых сегванов. Это был
стройный чернобородый мужчина с умным, тонким лицом и холёными пальцами,
привыкшими к перу и чернилам. Восемь телег, нагруженных его товарами, въехали
на подворье Айр-Донна, как и было обещано, утром следующего дня. Рядом с
телегами ехала на низкорослых выносливых лошадках охрана – четырнадцать
молодцов один к одному. Пересчитав их, Волкодав опечалился и с упавшим сердцем
подумал, что Фителу будет ой как непросто уговорить взять ещё одного. Сегваны
крепко уважали число семь, это он знал. И уж кому держаться счастливых чисел,
как не купцу!
Тем не менее Волкодав должен был попробовать. И не просто
попробовать, а добиться своего.
Он подошёл к Фителе, когда тот покончил с завтраком и,
откинувшись спиной к скоблёным брёвнам стены, с удовольствием смаковал
саккаремское вино, выставленное для дорогого гостя Айр-Донном.
– Лёгких дорог тебе, почтеннейший Фитела, –
поздоровался Волкодав.
– И тебе добро, сын славной матери, – учтиво
ответил купец. У сегванов род числили по отцу, но Фитела знал, как
разговаривать с венном.
