– Такие, говорят, рожать помогают, – сказал кто-то
из сольвеннов, когда опоясывали Эртан. – Ты, девка, учти!
Воины захохотали, а вельхинка оскалила белые зубы и ответила
непристойным ругательством.
У Дунгорма, едва не принявшего от рук разбойников ужасную
казнь, заметно прибавилось в бороде седины. Однако он сам выразил желание
возглавить отряд и сопроводить галирадцев на родину. Во-первых, такого
сопровождения требовала честь Винитара. Эти люди сделали для него что могли и
не пощадили себя, отстаивая его невесту. Как после этого отправить их, немногих
числом и ослабевших от ран, одних через опасные и недружественные края? А во-вторых,
оставшись лицом к лицу, Лучезарова дружина и ратники ещё до вечера перерезали
бы глотки друг другу. Этого Винитар тоже не мог допустить.
– Я знаю их всех, мой кунс, а они знают меня, –
сказал ему Дунгорм. – Думаю, я смогу их остановить. А кроме того, они
наверняка станут судиться перед Богами и своим кнесом. Я полагаю, на том суде
оказался бы небесполезен человек сторонний и беспристрастный, к тому же
знатного рода, который…
– Уж прямо беспристрастный, – усмехнулся
Винитар. – Лучше скажи честно, что опасаешься за своего приятеля венна и
хочешь помочь ему оправдаться.
– …который изложил бы события, руководствуясь лишь
истиной, но не чувством, – с обидчивым достоинством кончил Дунгорм. –
Даже если у меня и сложилось мнение о том, кого следует благодарить за спасение
госпожи, то не на основе привязанностей! А родовитостью я никому у них, кроме
кнеса, не уступлю!..
– Будь по-твоему, друг, – сдался Винитар. –
Просто мне и так нелегко приходилось без твоего разумного совета, пока ты
ездил. А ты только вернулся – и опять меня покидаешь!
Волкодав и Эртан по-прежнему обитали в одной комнате, и это
соседство служило неисчерпаемой пищей для зубоскальства. Эртан отшучивалась,
Волкодав просто молчал. По сравнению с ним вельхинка была почти совсем здорова.
Она упражняла уже обе руки, орудуя двумя деревянными мечами одновременно. И со
всех ног бежала за лекарем, когда венна скручивал кашель. Происходило это
теперь часто, и всякий раз он отлёживался по полдня, с трудом одолевая
дурнотную слабость. Ему снились сны: то Кан-Кендарат, то девочка Оленюшка, то
Тилорн с Ниилит. Лекарь – нестарый ещё сегван, лысый, точно приморский
валун, – пользовал его оленьим мхом, листом морошки, растопленным салом и
порошком из высушенных медведок. К порошку полагался приторно-сладкий сироп,
казавшийся Волкодаву ещё противней самого снадобья. Особых надежд на
выздоровление он не питал, однако безропотно глотал всё, что приносил ему
лекарь. Он был немало удивлён, когда кашель перестал его убивать, а раны начали
понемногу затягиваться. И для того чтобы съесть миску каши, уже не требовалось
себя заставлять.
Всё-таки лекарь однажды сказал своему господину:
– Мой кунс, я знаю, ты собираешься отпустить галирадцев
домой. Без сомнения, решать об этом тебе, но я бы посоветовал задержать венна
здесь.
Винитар спокойно спросил:
– Почему?
– Он болен, – ответил лекарь. – Он может не
выдержать дорогу. – И добавил для убедительности: – Ещё я думаю, что
госпожа обрадуется ему, когда возвратится от горцев. Я слышал, госпожа сама
избрала венна в телохранители и никогда не бывала им недовольна…
– А что говорит сам венн? – спросил Винитар.
– Он хочет ехать, мой кунс.
Страж Северных Врат равнодушно пожал плечами и проговорил:
– Ну так пусть едет.
Река, которую Волкодав разглядел с крепостной стены,
называлась Гирлим. На языке одного из горских племён, живших неподалёку, но не
так державшихся уединения, как ичендары, это значило Поющий Поток. Гирлим
действительно брал начало из ледниковых ручьёв, а вниз, на равнину, сбегал
удивительно говорливыми водопадами. То ли камень в тех местах был особой
породы, то ли струи дробились уж очень удачно – никто доподлинно не знал.
Только Гирлим, прыгая вниз по уступам скальной стены, в самом деле не ревел, не
грохотал, а заливисто пел. Кое-кто называл это чудом. Горцы считали Поющий
Поток обителью Высших Сил и полагали, что Боги и Богини звонко смеялись там,
радуясь объятиям друг друга. Ещё двести лет назад горские жрецы каждую весну
принимались гадать, кому из духов потока не хватало возлюбленной или
возлюбленного. В зависимости от знамений реке доставалась девушка либо молодой
парень. Но вот случилось Гурцатово нашествие, и Поющий Поток, в отличие от
Неспящих-в-Недрах, ничем не помог своим детям. После этого жертвоприношения
прекратились сразу и навсегда. Зато из разных стран стали приезжать любопытные
путешественники, готовые щедро заплатить за любование чудом. Горцы скоро
сообразили, что принимать гостей было выгоднее, чем ублажать равнодушную реку.
И они выстроили у былого святилища целую деревню, назначенную для приезжих. А
Боги и Богини как ни в чём не бывало продолжали смеяться и играть в водопадах.
Им не было до людей ни малейшего дела. А на тех, кто тебе безразличен, незачем
и обижаться.
Несколько ниже по течению, там, где Гирлим успевал принять в
себя другие ручьи и речки и стать хорошей полноводной рекой, обитали восточные
вельхи. Вельхи валили лес, и каждый год к осени в заводях дожидались своего
часа несколько добротных плотов. Осенью здесь всегда обильно выпадали дожди.
Гирлим вздувался и тёк чёрной водой, и тогда плоты отправлялись в путь. Разлив
позволял миновать пороги, возле которых в сухое время проходу не было от лихих
людей. С плотами, в относительной безопасности, любили путешествовать купцы и
странствующие ремесленники. Умный Винитар, став Стражем Северных Врат, предложил
вельхам охрану. Вельхи сами были воинами хоть куда, но маленькому племени не с
руки перечить могущественному соседу. Да и Винитар сумел повести себя так,
чтобы не обижать храбрецов.
Вот уже второй год на плотах вкупе с местными сплавлялись
вниз по Гирлиму купцы, нарочно приехавшие из Велимора. Хватит места всем: и
галирадцам, и отряду, который отправлял с ними Страж Северных Врат.
– И ты едешь?.. – удивилась Эртан решению
Волкодава. – А как же кнесинка без тебя? Она тебе, по-моему, больше всех
доверяла…
Воительница попривыкла к старшинскому поясу, в её повадке
появилась властность. И – как это ни странно на первый взгляд – нечто отчётливо
материнское, совершенно не свойственное ей прежде. Волкодав сам удивился, когда
это заметил. Но потом подумал и понял. Вождь-мужчина неизбежно становится своим
людям вроде отца. Если, конечно, он стоящий вождь. Потому что думает и
заботится о них как отец о сыновьях. Потому, что воинам, оставившим свои семьи,
плохо без родительской ласки. И ещё потому, что воистину крепкой умеет быть
только семья.
Вот и женщина, по заслугам и достоинству выбранная вождём,
становится своим воинам матерью.
Тем не менее Волкодаву ничего не хотелось обсуждать даже с
Эртан. Скажешь слово – и никуда не денешься, придётся выкладывать всё. О себе,
о кнесинке и о Винитаре. А чем меньше народу будет знать о кровной вражде
Волкодава с Винитаром и об отчаянии, едва не толкнувшем кнесинку в объятия
вовсе не к жениху, тем оно и лучше. В том числе для самой Эртан.
