Подойдя к телеге, Волкодав бросил наземь добычу, оттолкнул
руки учёного и сам принялся осторожно и быстро ощупывать его голову. Десять
длинных пальцев с нежными зародышами ногтей немедленно обхватили оба его
запястья, и Волкодав отметил, что пожатие учёного обрело какое-то подобие силы.
– Волкодав! – страдающим голосом выговорил Тилорн.
Разбитые губы плохо повиновались ему. – Сними с меня шкуру, я заслужил! Я
не ведаю ваших обычаев и сам не знаю, о чём болтает мой поганый язык. Ну, ударь
меня! Выругай!.. Только не уходи!
Волкодав вспомнил, как этот человек разговаривал с палачом,
и удивился. Но всего удивительнее был комок, застрявший в горле у него самого.
– А катись ты в… – буркнул он наконец. Оставил
Ниилит унимать кровь, всё ещё сочившуюся из ноздрей у Тилорна, обошёл телегу и
стал снимать оружие и одежду с троих разбойников, валявшихся у колёс.
Несколько обозников было ранено в стычке, но тем, если не
считать вспоротых кое-где вьюков, потери и ограничились. Вечером у костра
Волкодав чистил отобранный у разбойника меч, вполуха слушая рассуждения Фителы
о том, что, мол, в следующую поездку надо будет взять с собой чутких собак.
– Нынче обошлись Волкодавом, – блеснул крепкими
зубами Авдика. Охранники захохотали так, что Аптахар даже толкнул сына локтем и
бросил на венна быстрый взгляд – не обиделся ли. Волкодав не обиделся. Его
предок в самом деле был псом, который избавил праматерь племени от лютых
волков, а потом, как водится, обернулся статным мужчиной. На что обижаться?
Мягкой тряпочкой он в сотый раз протирал уложенный на колени
клинок. Меч был веннский, отличной старой работы. Неведомый мастер долго варил
чистое железо с жирным чёрным камнем, вынутым из земли, а потом заботливо дал
остыть, не понукая ни сквозняком, ни холодной водой. Неспешно выгладил,
выласкал молотом на наковальне и наконец умыл особым жгучим настоем, отчего на
клинке проявился узор – буро-серебряные полосы шириной в палец, хитро свитые и
много раз повторённые от кончика до рукояти. Волкодав не нашёл на мече никакого
клейма. Понимающему человеку это уже само по себе говорило кое о чём. Волкодав
слыхал от отца – великие мастера прежних веков никак не помечали свои клинки,
полагая, что люди и так их отличат. Краем глаза он ловил завистливые взгляды
охранников. Все видели, что на железном обухе его секиры красовалась изрядная
зарубка, клинок же нисколько не пострадал. За такие мечи на торгу дают равный
вес золота и не жалуются на дороговизну.
Надо будет справить для него какие следует ножны…
– Ниилит сказала мне, – негромко проговорил
Тилорн, – что ты… что тебе пришлось прикончить коня.
– Пришлось, – сказал Волкодав и легонько щёлкнул
ногтем по лезвию. Звон был высоким и чистым.
– Его совсем нельзя было выходить? – спросил
Тилорн. – Если он сломал ногу, я бы попробовал…
Волкодав повернулся к нему. Учёный лежал на животе, подперев
кулаком подбородок, и пальцем дразнил Нелетучего Мыша, путавшегося в его
бороде.
– Он сломал спину, – сказал Волкодав. – Я
метил в седока, но промахнулся.
Тилорн вздохнул:
– Меня ты не прикончил.
– Надо было, – проворчал Волкодав. Положив меч
себе на голову, он с силой пригнул к плечам рукоять и округлое остриё.
Отпущенный клинок распрямился, точно пружина. Можно вставить его в расселину
камня и повиснуть всем телом, он не сломается. Теперь Волкодав точно знал, что
узор – не подделка, что меч перерубит гвоздь и разрежет пушинку, упавшую на
лезвие.
Тилорн долго собирался с духом и наконец решился.
– Пожалуйста, не сердись на меня, – начал он
виновато. – Я невежда, которого надо учить и учить. Сделай милость…
растолкуй мне, чем всё-таки я обидел тебя.
– Людоедом ты меня обозвал, вот что, – сказал
Волкодав.
– Как? – ужаснулся Тилорн. – Я…
Волкодав поставил локти на меч, и тот едва заметно
прогнулся. Волкодав долго молчал. Как объяснить чужаку, что там, наверху, есть
Великая Мать, Вечно Сущая Вовне, которая однажды в день весеннего равноденствия
родила этот мир вместе с Богами, людьми и девятью небесами? Как рассказать ему,
что Хозяйка Судеб, Богиня закона и правды – женщина? И ещё о том, как из
другого мира прилетела пылающая гора, и Отец Небо заслонил Мать Землю собой?..
Позже любопытный Тилорн ещё расспросит его и мало-помалу
вызнает всё. В частности, и то, что ни один венн не лёг бы наземь ничком,
приникая к ней, как к жене, если только не справлялся обряд засевания поля. Ну
там ещё на войне или на охоте, когда другого выхода нет. Но пока до этого было
далеко, и Волкодав мрачно молчал, отчаиваясь подыскать нужное слово.
– Женщины святы! – сказал он наконец. И больше
ничего не добавил.
…Оказывается, в ватаге у Фителы было заведено освобождать от
ночной стражи воинов, отличившихся в стычке. Но когда осмотрели раненых,
выяснилось, что наслаждаться заслуженным сном Волкодаву не придётся.
Он молча пожал плечами, забираясь под полог: пускай разбудят
его, когда настанет черёд…
– Мне кажется, сегодня ты убивал, – осторожно
сказал ему Тилорн.
– Убивал, – сказал Волкодав, не вполне понимая,
куда клонит учёный.
– Значит, – продолжал тот, – на третью ночь
они снова придут?
Волкодаву показалось, что Ниилит перестала дышать в темноте,
заново переживая минувший ужас и боясь услышать «да».
– Не придут, – сказал он.
– Это потому, что был бой? Твоя вера отличает его от
убийства?
– Не в том дело, – проворчал Волкодав. –
Ночью будет гроза… никто не приходит после грозы.
– Прости моё любопытство, – помолчав, спросил
учёный. – Там, под дубом… Когда ты осиновым колом… Что это было?
– Души, – сказал Волкодав.
– Но мне показалось, ты сражался с чем-то материаль… с
чем-то вещественным…
Волкодав долго думал, прежде чем ответить.
– Души бывают разные, – проговорил он
наконец. – У праведника она – как светлое облачко… Боги призывают её, и
она улетает. А у таких, как Людоед или тот палач, и души как трупы.
Пчёлы, прятавшиеся в дуплах, лошади, с фырканьем нюхавшие
воздух, и Мыш, порывавшийся влезть за пазуху, не обманули его. Глубокой ночью,
как раз когда Волкодав вдвоём с Аптахаром обходили телеги, с запада, со стороны
Закатного моря, выползла громадная туча. В её недрах беззвучно трепетали
красноватые молнии. Потом стали доноситься глухие раскаты. Проснувшиеся
обозники с благоговейной робостью смотрели в охваченные пламенем небеса. Один
из воинов, молодой вельх, осенял себя священным знамением, выводя ладонью
разделённый надвое круг. Ниилит сжалась в комочек и что-то шептала, закрыв
глаза и уши руками. Её народ считал грозу немилостью Великой Богини.
