А про себя подумал, что так и не купил ей синие бусы. Себя
небось не забыл, бегом побежал заказывать ножны…
– Здравствуй, почтенный Бравлин, – обратился между
тем Фитела к старшине, и Волкодав сперва удивился, но потом рассудил, что купец
был здесь не впервые и наверняка знал полгорода. – Что это здесь произошло
с моим человеком?
– И ты здравствуй, Фитела, богатый гость, –
ответил Бравлин. – И ты, Аптахар. Случиться-то ничего пока не случилось.
Только вот мастер Варох признал его меч и говорит, что это – Жадоба.
– Во дела! – восхитился Аптахар и звонко хлопнул
себя по бедру ладонью: – Нет, дружище Бравлин. Жадобу словить, конечно,
дело доброе, но нынче ты промахнулся.
– Пожалуй, – согласился купец.
– Что вы можете сказать об этом человеке? – кивнув
на Волкодава, поинтересовался Бравлин.
– Ничего, кроме хорошего, – ответил Фитела без
раздумий.
Аптахар же добавил:
– Он венн, мы зовём его Волкодавом.
Бравлин с сожалением посмотрел на налившегося багровой
краской Вароха. Он спросил:
– А давно ли вы его знаете?
Аптахар принялся загибать пальцы и ответил:
– Четырнадцать дней.
Фитела согласно кивнул.
– Так-так! – встрепенулся старик.
Бравлин со вздохом развёл руками:
– Ничего не поделаешь. В кром надо идти, пускай
кнесинка судит.
– Кнесинка? – переспросил Аптахар.
– Ну да, кнесинка Елень. Кнес-то нынче в
отъезде, – кивнул Бравлин. И повернулся к Волкодаву: – Ты, парень,
давай-ка сюда меч. Выйдешь чист перед государыней – получишь назад.
– Не дам! – сказал Волкодав.
Бравлин покосился на своих молодцов, но Аптахар перехватил
взгляд старшины.
– Не советую, Бравлин, – сказал он
спокойно. – Я видел его в деле… ребят погубишь и его живым не возьмёшь.
Давай лучше я буду ручателем, что он не сбежит по дороге. Ведь не сбежишь,
Волкодав?
– Пусть тать бегает! – повторил Волкодав.
– Мой человек хочет сказать, – вмешался
Фитела, – что, пока он не назван преступником, ему нет нужды ни убегать,
ни отдавать оружие. Он рад будет предстать перед кнесинкой и не сомневается в
её мудрости и справедливости, но до тех пор в его свободе не властен никто.
Так, Волкодав?
Тот кивнул. А про себя в который уже раз поразился способности
учёных людей облекать складными словами всё то, над чем сам он размышлял бы
полдня.
* * *
Кром зовётся так оттого, что, во-первых, отгораживает самую
укромную часть поселения, а во-вторых, строят его из кремённо-твёрдого камня и
самого лучшего, кремлёвого леса. Галирадский кром стоял на неприступном
скалистом холме под защитой знатного рва и крутого вала, над которым высились
бревенчатые стены. Если какой-нибудь ворог надумает взять Галирад и проломит
внешние укрепления, обширный кром примет защитников города и, чего доброго,
позволит им отсидеться, пока гонцы летят за подмогой. Волкодав отметил про
себя, что ров был ухожен, а земляной вал покрыт глиной и обожжён. Видно, кнеса
не зря прозывали Глуздом, то есть Разумником. Посмотрим, в отца ли удалась
дочь…
Если бы суд судить предстояло, скажем, кнесичу –
какому-нибудь безусому юнцу, годящемуся Волкодаву в молодшие братья, – он
не ждал бы для себя добра. Юнец поверит наговору, прельстится честью схватить
Жадобу… Иное дело кнесинка. Суд женщины – священный суд Хозяйки Судеб.
Им пришлось довольно долго ждать во дворе, но наконец
Бравлин разыскал старшего витязя и, почтительно сняв шапку, изложил ему
происшедшее. Могучий седой боярин выслушал и скрылся за дверью, и Волкодав
обратил внимание, что у ворот сразу прибавилось отроков. Если кнесинка признает
в нём Жадобу…
Потом слуги расстелили у крыльца пушистый ковёр и утвердили
на нём резное деревянное кресло-столец. Волкодав предпочёл бы, чтобы его судили
так, как было принято дома, – под праведным деревом или на берегу чтимой
реки. Он нахмурился. Сольвенны с их Правдой большого доверия ему не внушали.
Но тут на крыльце появилась кнесинка Елень, и он мигом обо
всём позабыл.
Кнесинка была прекрасна. Дочери вождей всегда бывают
прекрасными. Это так же верно, как и то, что большуха всегда разумна и
справедлива, а муж её – первый охотник и храбрейший воин в роду. Вожди –
лучшее, что есть у народа, ими он и Богам предстоит…
Кнесинка выглядела едва ли не ровесницей Ниилит. У неё была
русая коса толщиной в руку и серые глаза, как два лесных родника. На чистом лбу
красовался серебряный венчик, усыпанный зелёными, в цвет клеток понёвы,
камнями. Дивное диво, девичья красота!.. Ниилит легко было обхватить в поясе
пальцами; кнесинка была полнотела. Ниилит была диким котёнком, стремительным и
пугливым. Кнесинка, привыкшая к почтению и любви, выступала белой лебедью…
– Гой еси, государыня, – в пояс поклонились
пришедшие.
– И вам поздорову, добрые люди, – приветливо
ответила она, усаживаясь в кресло. Её взгляд задержался на лице
Волкодава. – Боярин Крут Милованыч мне сказывает, – она кивнула на
рослого седоголового воина, стоявшего по правую руку, – что здесь человек,
которого другой посчитал за Жадобу?
– Истинно, государыня, – тотчас ответил
Варох. – Вот он, Жадоба! – И вытянул узловатую руку, указывая на
Волкодава. – Я узнал его по мечу!
– Покажите мне этот меч, – сказала кнесинка Елень.
Волкодав молча размотал тряпицу и подошёл к девушке, держа меч на ладонях. Он
заметил, как поползла к ножнам рука красивого молодого боярина, стоявшего слева
от кресла. Волкодав не удостоил его даже взглядом и отступил, сложив узорчатый
клинок к ногам кнесинки на ковёр.
– Он пришёл ко мне заказывать ножны, – продолжал
старый мастер. – Думал небось – коли я не бойко торгую, так нечего и бояться!
А я его сразу признал!..
Волкодав угрюмо смотрел на свой меч, поблёскивавший на
ковре.
– А что скажут очистники? – кнесинка Елень
повернулась к Фителе. – Молви слово, почтенный гость.
Фитела с поклоном вышел вперёд.
– Этого человека, – начал он, – я впервые
увидел в Большом Погосте, в корчме Айр-Донна, две седмицы назад. Он пришёл
наниматься в охранники…
– Он был один? – быстро спросила кнесинка.
– Нет, госпожа, он сразу предупредил меня, что с ним
ещё двое: девушка, которую ты здесь видишь, и больной друг – слепой, весь в
язвах. Я нанял его и…
– В Большом Погосте? Так близко от Галирада?
– Я и не хотел нанимать его, госпожа, но он сумел
доказать, что лишним не будет.
– Накостылял мне по шее, – хмыкнул Аптахар. –
Прости, государыня кнесинка.
