Волкодав скосил глаза и признал в нём одного из вчерашних
гуляк. Того крепкого, которого пришлось успокаивать дважды. Под глазом у парня
красовался великолепный синяк, да и шеей по сторонам он старался особенно не
крутить. Что он здесь потерял? Сквитаться решил?.. Волкодав равнодушно
отвернулся от него и вновь принялся за работу.
Некоторое время возчик молча переминался с ноги на ногу,
глядя, как равномерно двигается его спина. Волкодав не оглядывался, и наконец
сзади послышалось робкое:
– Эй, венн…
Волкодав не спеша повернул голову. Здоровенный парень тискал
в ладонях кожаную шапку, и чувствовалось, что одна рука у него болит до сих
пор. То есть вид у детинушки был совсем не задиристый. Скорее наоборот:
смущённый и даже просящий. На всякий случай Волкодав не стал отвечать, но
тряпку положил. Послушаем, что скажет.
И парень, не поднимая глаз, попросил:
– Отдай мне мой пояс с ножом, венн.
Сквозь бурый загар на его лице проступала яркая малиновая
краска. Он помялся ещё и добавил совсем тихо:
– Пожалуйста…
Волкодав сел на корточки, сложил руки на коленях и
поинтересовался, глядя на него снизу вверх:
– А с какой стати мне его тебе отдавать?
Тот так и не отважился посмотреть ему прямо в глаза, и
Волкодав подумал, что краснеть подобным образом можно было только от стыда.
– Мне… от батюшки он… – глядя в сторону, ответил
сольвенн.
У Волкодава на дне заплечного мешка хранилось сокровище:
старый-престарый молот, которым некогда работал его отец. Единственное
наследие, чудом перешедшее ему от родни. Волкодав скорее согласился бы отрубить
себе руку, чем его потерять. А этому вот дурню предстояло вернуться домой и
рассказывать там, как сберегал родительскую памятку. Что утратил её не в правом
бою, защищая жизнь друга или добро. Что напился пьяным и сдуру замахнулся
заветным ножом на встречного венна, как выяснилось, слишком ловкого драться…
Волкодав едва не велел молодцу выкатываться
подобру-поздорову вон из харчевни. Но посмотрел ещё раз на густо-малиновую рожу
молодого сольвенна… и передумал. Парень, как видно, стыда ещё не забыл, и у
Волкодава, человека далеко не мягкосердечного, что-то шевельнулось внутри.
Бросив тряпку, он поднялся на ноги, отметив про себя, как попятился
горе-драчун, и ушёл по всходу наверх. Благо помнил, который из трёх поясов
отнят был у просителя.
Нелетучий Мыш спал на подушке, целиком запелёнутый в чистую
тряпочку. Наружу выглядывала только ушастая голова да задние лапки. Зашивание
крыла увенчалось отменным успехом, но на всякий случай Тилорн почти не позволял
зверьку просыпаться: только для еды, да и то не полностью. Полусонный Мыш
глотал хлеб с молоком и вновь сладко засыпал, не обращая ни малейшего внимания
на повязку. Волкодав хотел погладить пальцем чёрную мордочку, но не отважился.
Взял пояс и вышел так же тихо, как и вошёл.
Самое обидное, нож был заметно лучше двух оставшихся:
длинный, с крепким, хорошей работы клинком и гладкой костяной рукоятью. Рукоять
эта, правду молвить, ввела Волкодава в некоторое сомнение. Выглядела она не
отцовым наследием, а скорее так, будто её купили на торгу седмицу назад.
Скажем, поставили вместо старой, надтреснутой. Волкодав пригляделся к лезвию.
Умелый кузнец расположил между железными полосами тонкую стальную пластину:
снашиваясь при работе, такие клинки сами себя точат. Вот только лезвие вовсе не
было стёрто или выедено возле основания, как случается у старых ножей.
Волкодав пожал плечами. Вряд ли парень соврал ему. Если он
врал, значит, либо сам был глупцом, либо его держал за беспросветного дурака. И
на то и на другое было мало похоже. Скорее, старый батюшка действительно
подарил наследнику нож. Только не прадедовский, а ещё тёпленький, с наковальни.
Мало ли что в жизни бывает. Волкодав взял пояс и спустился по лестнице вниз.
Он шёл по ступенькам и думал о том, что, наверное, должен
был что-то сказать. Что-нибудь насчёт того, чтобы больше не срамился. Он знал,
что промолчит. Такое говорить без толку. Рожоного ума нет, не дашь и учёного. А
есть, сам всё поймёт.
Он отдал парню нож, и тот только что не бухнулся перед ним
на колени:
– Спасибо, венн…
Волкодав повернулся к нему спиной и вытащил из ведра тряпку.
В крохотной комнатушке, предназначенной для
одного-единственного человека, оказалось уже четверо постояльцев. Погода
держалась тёплая, и Волкодав решил, что кому-то придётся уйти ночевать во двор.
А лучше, если двоим. Волкодав рассудил, что одним из двоих будет он сам. Вторым
же… Он снял с деревянного гвоздя свой старый шерстяной плащ и позвал Эвриха:
– Пошли.
Молодой аррант двинулся следом за ним послушно, хотя и без
большого желания. Но едва он успел сделать шаг, как мимо него проскользнула
Ниилит.
– Лучше я… – сказала она и, смутившись почти до
слёз, низко опустила пушистую голову. Эврих уставился на неё в немом изумлении.
Волкодав посмотрел на девушку, потом на весело щурившегося Тилорна. Коротко
кивнул и повесил на руку плащ.
Эврих проводил их глазами…
– Какое сокровище! – сказал он, полагая, что
Волкодав уже не мог его слышать. – Какое сокровище! И какому зверю
досталось!..
Тилорн сел на кровать и широко улыбнулся. В отличие от
Эвриха, они с Волкодавом хорошо знали саккаремский закон: молодой девушке ни в
коем случае не следует ночевать наедине с человеком, которого она считает своим
женихом.
– Ниилит действительно сокровище, – сказал он
Эвриху. – А в остальном, друг мой, ты заблуждаешься. Весьма даже
заблуждаешься!
* * *
Волкодав принёс несколько охапок соломы, которую предполагалось
назавтра разбросать по полу корчмы. Ниилит постелила тёплый старый плащ, сняла
башмачки и скоро уснула, по обыкновению свернувшись калачиком. Волкодав лежал
рядом с ней и смотрел в бледное небо, слушая невнятный шум затихающего города.
Бок и бедро ощущали нежное, доверчивое тепло её тела, и Волкодав вспоминал
виденное когда-то в детстве: громадный грозный пёс, растянувшийся на солнышке у
крыльца… и маленький трёхцветный котёнок с коротким хвостиком-морковочкой,
устроившийся возле самой его морды, в каком-то вершке от страшных клыков…
Потом он в который уже раз подумал о девочке, чья
хрустальная бусина по-прежнему висела у него на ремешке. Волкодав улыбнулся. Он
обязательно разыщет её. Через несколько лет, когда она войдёт в возраст
невесты. И если его самого до тех пор не убьют. Может, она к тому времени
начисто позабудет хмурого парня, сидевшего под розовой яблоней. А может, и не
позабудет. Пускай всё совершится так, как отмерила Хозяйка Судеб. Пускай себе
идёт замуж за кого пожелает, за него ли, не за него. Волкодав знал, что всё
равно будет благодарен этой девочке до конца своих дней. Потому что именно она
объяснила ему, что он всё-таки жив. Одиннадцать лет перед этим он был мёртв.
Даже хуже мёртвого. Как ещё назвать человека, тысячу раз уходившего от смерти
единственно ради того, чтобы убить другого человека и умереть самому?.. И лишь
в тот вечер впервые дрогнул в нём промороженный кусок льда, который другие люди
называли душой, впервые шевельнулась в груди частица тепла…
