Но самое скверное – очертания сольвеннских букв были начисто
лишены какого-либо понятного смысла. Волкодаву доводилось видеть всевозможные
письмена, в том числе и такие, что обозначали сразу целое слово. Наверное,
рассудил он, их было не в пример легче запоминать. Эти же…
– Сколько всего букв? – спросил он Ниилит.
– Сольвеннских? Тридцать шесть.
Волкодав подумал и переменил своё мнение. Во всех известных
ему языках было не тридцать шесть слов, а гораздо, гораздо больше. Он стал было
прикидывать, сколько разных слов можно составить из тридцати с лишним букв… но
сразу понял, что этого ему не сосчитать до гробовой доски.
Ниилит искоса поглядывала на своего спутника и медленно,
внятно читала ему всё новые вывески, особенно стараясь в тех случаях, когда
произносилось не так, как было написано. Она сразу поняла, зачем ему всё это
понадобилось. Поначалу она едва не ляпнула глупость и не присоветовала ему
обратиться к Эвриху или Тилорну, но, благодарение милостивой Богине, вовремя
прикусила язык. Волкодав был горд и очень упрям, это она уже поняла. Если он
решил поучиться именно у неё, значит, была какая-то причина. Ниилит хотела
расспросить его, но не решалась. С Волкодавом надо бояться только небесного
грома, но и запросто обо всём с ним не поговоришь, это всё-таки не Тилорн.
Волкодав больше напоминал ей растение сарсан, водившееся в её родных местах.
Тронь его, и плавучий лист сейчас же свернётся в зелёный, утыканный колючками
шар…
Волкодав вдруг остановил её, поймав за плечо:
– Погоди… попробую сам.
Он не дал себе поблажки. Вывеска над дверью корчмы состояла
аж из двух слов, а рядом был изображён здоровяк с огромным ножом, схвативший за
крутые рога упирающегося барана.
– «Бараний Бок», – осторожно, точно идя по болоту,
прочитал Волкодав. – Правильно?
– Правильно! – радостно подтвердила Ниилит,
заглядывая ему в глаза. И добавила искренне: – У тебя очень хорошо получается.
Ты такой умный!
Только Эвриху этого не говори, подумал венн. Упадёт ведь.
Воодушевлённый успехом, он с ходу прочитал ещё две вывески и ни разу не ошибся,
хотя в одной из надписей встретилась незнакомая буква. Вот только чувствовал он
себя так, будто полдня грёб, и всё против течения. Он вспомнил, как Эврих колол
дрова и с непривычки сразу нажил мозоли. Ум тоже можно намозолить, оказывается.
– Ты мне как-нибудь потом нарисуй все буквы, –
попросил он Ниилит. – Хорошо?
* * *
– Сама-то ты как грамоте обучилась? – спросил он
немного погодя, когда оба сочли, что для первого раза более чем достаточно.
Ниилит почему-то опустила голову.
– Меня научил наш почтенный сосед… да прольётся дождь
ему под ноги, если только Лан Лама ещё не унёс его душу на праведные небеса…
Волкодав вспомнил:
– Тот самый, что ещё хотел купить тебя в жёны?
Ниилит только кивнула.
Ну ничего себе сосед, подумалось венну. Ниилит как-то
рассказывала о нищем городишке между плавнями и океаном, где ей довелось
вырасти. В подобной дыре сойдёт за великого грамотея любой, кто способен
кое-как нацарапать своё имя. А уж учить… Да кого – соседскую дочку! Волкодав
знал Саккарем, страну робких женщин и спесивых мужчин, мнивших о себе гораздо
больше, чем следовало бы. Нет, тут определённо крылась какая-то тайна.
Волкодаву и прежде случалось об этом задумываться, другое дело, сперва ему было
всё равно, а потом стало не до того.
– Нечасто, наверное, встречаются такие соседи, –
заметил он осторожно. Сам он до смерти не любил, когда его заставляли
рассказывать о себе. Значит, и другому вполне могло не понравиться его
любопытство.
– Он был похож на Тилорна, – печально ответила
Ниилит. – Если бы они встретились, они бы обязательно подружились. Они
даже похожи немного… бороды, волосы… Только Тилорн на самом деле молодой, а
Учитель был старым…
– И хотел купить тебя в жёны? – подозрительно
спросил Волкодав.
Ниилит порозовела под его взглядом.
– Всё… совсем не так, как ты думаешь, – сказала
она венну. – Он жил у нас в ссылке, не имея ничего, кроме своих знаний. Он
сам так говорил. Он хотел многому меня научить. Он просто не мог иначе забрать
меня у родни…
– Уж не он ли и книги тебе давал? – спросил
Волкодав. – Того великого лекаря. Белката… как там его?
– Зелхата, – сказала Ниилит. – Благородный
Зелхат отбывал у нас ссылку после того, как молодой шад изгнал его из Мельсины…
– Вот как, – проворчал Волкодав. И надолго
замолчал.
Галирадцы, избалованные щедротами Морского Хозяина, с давних
пор привыкли пополнять запасы дров на морском берегу. После каждого шторма
волны исправно выбрасывали то ободранные коряги, то обломки разбитых
корабельных досок, а то и целые брёвна. Всё это до последней щепки сгорало в
прожорливых очагах и печах Галирада и служило горожанам немалым подспорьем.
Дрова в Галирад привозили издалека, потому что рубить лес вблизи города
давным-давно воспретили волхвы.
А ещё город помнил, как пять лет назад в прибрежных валунах
застрял громаднейший ствол в ошмётках чёрной коры, до того неподъёмный, что
вытащить его не смогла даже упряжка могучих тяжеловозов. Тогда ствол начали
пилить, но пилы и топоры с трудом его брали. Древесина же оказалась цвета
кленового листа осенью. Породу дерева опознал чернокожий мономатанский торговец:
– Это благословенный маронг, драгоценный, как слоновая
кость. Он не гниёт, почти не горит и отгоняет болезни. Он чёрен снаружи и
красен внутри, как истинный человек. Срубить его – всё равно что убить
человека. Тот, кто срубит маронг, целый год живёт в отдельной хижине, не ест за
общим столом и не смеет прикоснуться к жене…
Всё лето до осени плотники разделывали чудовищный ствол,
точно китобои тушу пойманного кита, а волхвы с молитвами обходили каждую доску
посолонь, отгоняя возможное зло. Ибо никто не может быть полностью уверен в
неведомом.
В тот год купеческий Галирад натерпелся немалого страха. Что
сталось бы с городом, кончись по-иному великая битва у Трёх Холмов, так и
осталось никому не известным. Уж верно, сидел бы теперь в городе какой-нибудь
сегванский кунс, приехавший с далёкого острова, и всем заправлял по-своему,
по-сегвански. Иные теперь ворчали, что, может, было бы не так уж и плохо. Но
это теперь, когда пережитый страх отодвинулся и стал забываться. Известно,
после драки всякий умён, особенно если самому не досталось. А тогда, пять лет
назад, те же самые люди последнего ратника готовы были носить на руках, не
говоря уже о дружинных витязях и о самом кнесе. Посовещавшись, галирадские
старцы решили свезти драгоценный маронг в крепость и подарить государю Глузду –
хоромам на обновление…
Вблизи города бережливые галирадцы подметали берег, словно
метлой. Волкодаву и Ниилит пришлось довольно долго шагать вдоль края воды,
прежде чем на глаза им попалось несколько более-менее сухих деревяшек, пригодных
в костёр. Городские башни были ещё отлично видны, но в эту сторону местные
старались не забредать. Волкодав знал почему. Море здесь врезалось в сушу узким
заливом; в сотне шагов от того места, где он растеплил свой костерок,
прибрежные валуны превращались в самые настоящие скалы. Чем дальше в глубь
залива, тем выше и неприступней делались поросшие густым лесом кручи. А в самой
вершине вздымался исполинский каменный палец, величественный даже на фоне
островерхих снежных хребтов. Говорили, во время штормов прибой там вздымался на
страшную высоту. Волкодав пригляделся: несмотря на ясное солнце в тёплых
голубых небесах, у основания пальца, где он вырастал из скальной гряды,
белёсыми клочьями плавал туман. Он клубился там всегда – не зря же приметчивые галирадцы
испокон веку прозывали голый каменный монолит Туманной Скалой. И со времён
столь же отдалённых почитали это место как странное. Тоже, наверное, не зря.
Уже на памяти нынешнего поколения сразу два человека пропали там без следа.
Вошли в туман и не вышли. Хотя другие люди проходили насквозь безо всякого
вреда для себя. Отчаянные парни обследовали утёс от основания до самой макушки,
цеплявшей облака. Но так и не обнаружили ни трещин, ни глубоких пещер. Волхвы
же, по их словам, чувствовали присутствие силы. Ещё волхвы говорили, что иные
пещеры, мол, видны не всем и не всегда.
