– Как тебя зовут, отец?
– Зычком, – ответил мятельник.
– А по батюшке?
Слуга удивлённо помедлил, потом разгладил бороду:
– Живляковичем…
– Нет ли у тебя, Зычко Живлякович, мягкого кожаного
чехла? – спросил Волкодав. – Такого, чтобы кольчугу покрыть.
Кивнув, мятельник сдвинул в сторону поблёскивавшее цветным
шёлком узорочье, безошибочно раскрыл один из сундуков, и скоро Волкодав уже
примеривал тонкий, хорошо выделанный буроватый чехол. Он спускался до середины
бёдер, а на руках доходил почти до локтей. Глаз у старого слуги был намётанный.
Волкодав подвигал плечами, наклонился, присел и понял, что чехол точно ляжет
поверх кольчуги и не станет мешать. За чехлом последовали штаны вроде тех, что
уже носил Волкодав, только поновей, и лёгкие сапоги с завязками повыше
щиколотки. И, наконец, простая, безо всякой вышивки, рубашка из толстого
полотна.
– А ты, добрый молодец, прямо на рать
собираешься, – заметил Зычко.
Волкодав хотел по обыкновению проворчать «Может, и
собираюсь», но передумал и ответил:
– В таком деле не знаешь, когда ратиться выпадет.
Спасибо тебе пока, Живлякович.
Потом он разыскал боярина Крута. Волкодав обнаружил старого
воина на заднем дворе. Раздосадованный выходкой молодой государыни, Правый
отводил душу, рявкая на безусых отроков, орудовавших дубовыми потешными мечами.
Этот-то рык, слышимый на всю крепость, и подсказал Волкодаву, где его искать.
Посмотрев на боярина, он поначалу усомнился, стоило ли с ним
вообще заговаривать. И подумал, что имя Правого – Крут – очень смахивало на
ладно севшее прозвище. А может, и было-таки прозвищем, потому что истинные
имена у сольвеннов тоже знала только родня да ещё ближники-побратимы.
Полуголые, лоснящиеся от пота отроки уворачивались, прыгали и рубили
увесистыми, гривен на двадцать пять, деревяшками во все стороны, низом и над
головой. Боярин ходил среди гибких юнцов медведь медведем и раздавал
нескладёхам отеческие затрещины. Он поспевал это делать без большого труда:
годы его, седовласого, ещё не скоро догонят. Он заметил наблюдавшего за ним
Волкодава и не подал виду, только побагровел ещё больше, но венн не уходил, и
наконец Правый сам позвал его:
– Эй, ты там! Поди-ка сюда!
Волкодав осторожно опустил наземь пухлый свёрток с плащом и
одеждой и подошёл.
– Почему я должен тебе доверять?.. – сверля его
пристальным взглядом маленьких серых глаз, осведомился боярин. В его голосе
Волкодаву послышалась неподдельная горечь. Он немного помолчал, обдумывая
ответ, и спокойно проговорил:
– Потому, что госпожа мне доверяет.
– Тебе она госпожа! – прорычал Правый. – А
мне – дочь родная! Почём мне знать, что ты, висельник, её не обидишь?
Волкодав поневоле припомнил норовистых, тяжёлых на руку
молодцов, которые обхаживают друг друга, толкаясь крутыми плечами и обдумывая,
стоит ли драться уже как следует. Драться определённо не стоило. Значит, кто-то
должен был уступить.
– Скажи лучше, воевода, грозил ли кто Глуздовне? –
негромко спросил Волкодав. – Были какие-нибудь письма подмётные? Или
разговор недобрый кто слышал?
– Не было ничего, – чуть-чуть остывая, буркнул
Крут. – И на что ты ей, обормот?
– Нужен, не нужен, то не нашего с тобой ума
дело, – сказал Волкодав. – Велела, надо служить. Есть ли ещё
телохранители у госпожи?
– Нету! – по-прежнему нелюбезно, но уже без былой
лютой враждебности ответил боярин. – Допрежь не было, и ты недолго
пробудешь.
– Как госпожа велит, так и станется, – сказал
Волкодав. – Спасибо за науку, воевода.
В тот день Волкодав пробыл в кроме недолго, но наслушаться
успел всякого. Кто-то из витязей интересовался, не был ли он намерен всё время
торчать возле кнесинки и провожать её до двери задка. Другие предполагали, что
венн собирался воевать с блохами, буде таковые начнут грозить кнесинке из
пуховых перин. Третьи ядовито пророчили, что блохи если и заведутся, то разве с
самого венна и перепрыгнут: с кем поведёшься, от того, мол, и наберёшься.
Волкодав выносил злоязычие молча и так, словно к нему оно вовсе не относилось.
Он всегда так поступал, когда был на службе. Только то имело значение, что
могло повредить госпоже. Что же касалось его самого – грязь не сало, высохло и
отстало…
Кнесинка Елень из своих покоев более не появлялась. Ждала,
наверное, пока схлынут пересуды. Только выслала отрока, который вручил
Волкодаву мешочек серебра и передал изустный наказ: ныне отправляться домой, а
назавтра рано поутру прибыть к той же двери. Государыня, мол, кнесинка поедет
на торговую площадь, где ей поклонятся вновь прибывшие купцы.
– А почему не купцы к госпоже? – спросил Волкодав.
– Так искони заведено, – важно ответил
мальчишка. – Кнесам не для чего затворяться от добрых людей. Купцами же
Галирад славен!
* * *
Дома Волкодава ждали с большим нетерпением. Пока его не
было, к мастеру заглянул знакомый молодой вельх и поведал о вчерашнем
происшествии со стариком и старухой – поведал чисто по-вельхски, с великим
множеством красочных подробностей, за достоверность которых и сам не поручился
бы, ибо половину выдумал на ходу. Когда же возвратился из крома Волкодав, да
при мече, да с кошельком полновесного серебра, да с объёмистым мягким свёртком
в руках… взволнованные вопросы хлынули градом.
– Я теперь самой кнесинки телохранитель, – коротко
пояснил венн. – Она мне и меч отдала.
Больше он ничего так и не добавил, но понимающему человеку
было ясно: за одно это он готов был хранить кнесинку без всяких плат. Наутро
его служба должна была начаться уже по-настоящему, и он, ещё раз наскоро
осмотрев отчищенные разбойничьи кольчуги, сунул их в мешок и засобирался к
броннику, до которого не дошёл накануне.
– Я с тобой. Можно? – тут же попросился Тилорн. И
пообещал: – Я быстро дойду. Я не буду больше зевать по сторонам. Честное
слово!
Проходя мимо «Бараньего Бока», Волкодав невольно отыскал
глазами место, где пробежала мимо него старая Киренн. Пробежала, чтобы через
мгновение растянуться на мостовой, так и не прикоснувшись к заветному боярскому
стремени.
– Здесь я вчера встретил ту женщину, – неожиданно
для себя сказал венн Тилорну.
Тилорн, усердно старавшийся идти быстро, спросил:
– Ты его видел потом, этого вельможу?
Волкодав покачал головой:
– Нет, не видел.
Деликатный Тилорн не стал спрашивать, что будет, когда они
встретятся. А ничего не будет, наверное, сказал себе Волкодав. Хотя, честно
признаться, утром в кроме он с некоторым напряжением ждал, чтобы красавец
боярин вышел откуда-нибудь из двери. Но если Лучезар стоял слева от кнесинки
всякий раз, когда та судила и рядила или кого-нибудь принимала, это значило –
хочешь, не хочешь, а придётся стукаться с ним локтями. Стукаться локтями…
Волкодав помимо воли задумался о завтрашнем выезде к торговым гостям, вспомнил
кнесинку в кресле во время проповеди жрецов, вспомнил стоявших рядом бояр и
начал прикидывать, где следовало держаться ему самому. Он предпочёл бы
чуть-чуть позади кресла, за правым плечом. Чтобы был, случись вдруг что, простор
для немедленного рывка и размаха правой рукой. Но если встать там, прямо перед
носом окажется седой затылок старого Крута. Волкодав был чуть повыше ростом, но
именно чуть: через голову не посмотришь. Да и поди сдвинь его, семипудового,
если потребуется прыгнуть вперёд. Если же встать слева… Обеими руками Волкодав
владел одинаково хорошо, но его заранее замутило при одной мысли о том, что
тогда уже точно придётся стукаться локтями с Лучезаром, а тот, пожалуй, станет
кривиться и утверждать, что от немытого венна псиной разит…
