– Я старше тебя, и род мой не хуже! – рявкнул
галирадец. – Кому сказано, подойди!
Прозвучало это с немалой властностью, так что молодой вельх
счёл за лучшее подняться и подойти. Мал-Гона отвёл его в сторону и принялся за
что-то строго выговаривать парню. Волкодав не слышал их беседы, его слуха
достигло только одно слово: «Аркатнейл».
– Волкодав, а ты бывал в настоящем бою? –
обратился к нему Лихобор.
Венн усмехнулся. Мальчишкам отчаянно хотелось видеть своего
наставника героем. Он спросил:
– В настоящем, это в каком?
– Ну… – замялся отрок. – Это когда… войско…
много народу…
– Бывал, – сказал Волкодав.
– И… как? – жадно спросил Лихобор.
Волкодав пожал плечами и коротко ответил:
– Страшно.
Близнецы переглянулись, и уже Лихослав подал голос:
– А сколько тебе было лет, когда ты впервые убил врага?
Ему самому ещё не случалось отнимать вражеской жизни, и он
считал это постыдным.
– Двенадцать, – сказал Волкодав.
Вечером затеяли состязания колесниц.
О том, что такие ристалища устраивали нередко,
свидетельствовала нарочно отведённая дорожка, замкнутая в кольцо. Она была
огорожена земляным валиком и до каменной твёрдости выбита конскими копытами и
множеством промчавшихся колёс. Перестань ею пользоваться, и ещё несколько лет
не захочет расти здесь трава.
Близнецам ещё не доводилось видеть вельхские скачки, и
Волкодав решил дать им послабление. Отпустил обоих вопить и свистеть вместе с
толпой. Не сделай он этого, братьям всё равно трудно было бы унять своё
любопытство, а от таких телохранителей толку как от козла молока.
Самого Волкодава ристалище не особенно занимало. Он стоял у
почётного сиденья кнесинки, сложив на груди руки, и ему было наплевать, что
скажут вельхи по поводу кольчуги, казавшейся из кожаных рукавов.
Вот рявкнули трубы, и с места сорвались сразу три колесницы.
Кони, раззадоренные не меньше хозяев, пластались в бешеном беге. С колесниц
были сняты щиты, назначенные прикрывать воина в бою от копий и стрел. Остались
небольшие площадки, сами размером в боевой щит, только поместиться воину и
вознице. Казалось подвигом просто устоять на таком пятачке, не свалившись под
колёса соперников. Однако бесстрашным возницам и того было мало – они
вскакивали цепкими босыми ногами на самое дышло и бегали по нему от комля до крюка,
крича в ухо коням. У вельхов Ключинки не было принято охаживать верных скакунов
горячими плётками. Люди, почитавшие Каплону, Богиню Коней, полагали, что
священное животное само выбирает, кому служить. А значит, и к службе его надо
не принуждать, а побуждать любовью и лаской.
К улюлюканью зрителей примешался хохот, когда за взрослыми
лошадьми увязался не в меру ретивый жеребёнок.
– Боевым конём будет, – с улыбкой предрёк риг,
обращаясь к кнесинке, с которой рядом сидел.
Волкодав, занятый толпой зрителей, за исходом скачек почти
не следил. И лишь когда выигравший возница, взмыленный не меньше своих
скакунов, подошёл к почётным местам вождей, он увидел, что это был не
победитель, а победительница. Рослая, статная, сероглазая девка с пышным
ворохом иссиня-чёрных кудрей. Волосы у неё были острижены до плеч, почти
по-мужски. Луговые вельхи завели этот обычай опять-таки со времён Последней
войны, когда их девушки поднимали оружие на равных с парнями, отстаивая будущее
народа.
Волкодав смотрел на молодую вельхинку, принимавшую из рук
кнесинки серебряный, с зелёной эмалью головной венчик галирадский работы, и в
который раз поражался про себя многообразию девичьей красы. Он вспоминал Ниилит
и пробовал мысленно поставить её рядом с этими двумя. Дикий котёнок. Лебедь. И
соколица. Чернокудрую легко было представить себе в кольчуге и шлеме, с боевым
копьём в крепкой руке. Гордая, сильная, смелая. Вполне способная оборонить себя
и других. Такая, какой захотела стать кнесинка, но вряд ли когда-нибудь станет…
Словно подслушав его мысли, победительница примяла мокрые
кудри подаренным венчиком, повернулась к соплеменникам – и вдруг испустила
боевой клич, да такой переливчатый и звонкий, что его подхватила толпа, а
упряжные кони откликнулись ржанием.
Так-то оно так, подумалось Волкодаву. Пусть женщина делает
то, что ей больше нравится. Но для того, чтобы совать голову под топор,
всё-таки существуют мужчины.
Снова ринулись три колесницы, и на сей раз первым прибыл
Кетарн. Волкодав весьма удивился бы, позволь он кому-нибудь себя обогнать.
Молодому жениху положено быть первым парнем во всём. У него в глазах огонь, а
за спиной крылья. Встанет гора на пути, он и гору свернёт, только бы улыбнулась
невеста.
Ему кнесинка, посоветовавшись с ригом, тоже подарила женское
украшение. Ожерелье из бус, синих, красных и позолоченных, отлитых в мастерской
стекловара Остея. Кетарн принял награду и с торжеством потряс ею над головой,
показывая односельчанам. Можно было не сомневаться, у кого на шее нынче же
вечером заблестит славное ожерелье.
– А что, бан-риона! – вдруг смело сказал Кетарн,
обращаясь к Елень Глуздовне. – Не пожелает ли кто из твоих людей испытать
удачу, состязаясь с нами в каком-нибудь искусстве? Может, твой телохранитель
соскучился, охраняя тебя от друзей?
При этом он в упор смотрел на Волкодава. Риг нахмурился,
недовольный дерзостью сына, но кнесинка тоже оглянулась на венна и спросила
его:
– Не хочешь поразмяться, Волкодав?
Он невозмутимо ответил:
– Нет, государыня, не хочу.
Кетарн смерил его взглядом, ясно говорившим: от человека,
привыкшего смирно сидеть дома, пока другие дерутся, иного ответа ждать не
приходится. И отошёл.
– Моя сестра наняла в охранники воина, который не очень
заботится о своей чести, – хмыкнул Лучезар, сидевший по левую руку
старейшины.
«Зато заботится о том, чтобы я была жива и здорова», –
могла бы ответить кнесинка, но не ответила. Наверное, подумал Волкодав, она
тоже считала, что недостаточно отчаянный телохранитель не возвышал её в глазах
подданных. Впрочем, она и этого не произнесла вслух.
Вечером устроили пир в круглом, крытом косматой соломой доме
старейшины. На глинобитном полу расстелили ковры, сшитые из нескольких волчьих
шкур до того ловко, что получалось подобие одного непомерного зверя. Входя,
гости и свои первым долгом приветствовали отца рига – седоголового древнего
старика, давным-давно уже сложившего с себя тяжкое звание старейшины. Он был
ещё вполне твёрд разумом, но шумное веселье быстро утомило его, и плечистые
внуки под руки увели дедушку отдыхать.
Волкодав с двоими подопечными устроился за спиной кнесинки.
Вельхи были горячим народом и на пирах, напробовавшись хмельного, нередко
принимались соперничать. Здесь, в Ключинке, случилась один раз поножовщина,
приведшая к гибели двоих молодых удальцов; с тех пор всякому, у кого ещё не было
женатого внука, оружие на пирах возбранялось. Волкодав и близнецы, пользуясь
своей привилегией телохранителей, сидели с мечами. И они же были единственными,
кто не брал в рот хмельного. Волкодав люто запретил братьям Лихим даже пиво. Не
говоря уже о вине, от которого при ясной вроде бы голове почему-то отказывались
ходить ноги. И о мёде, от которого при надёжных ногах путались мысли и
заплетался язык. Сам Волкодав к выпивке был равнодушен. Близнецы вздыхали и
завидовали гостям, но запрет был понятен, и они не роптали.
