Переправляться через полноводный Сивур предстояло на
плоскодонном пароме, приводимом в движение вёслами. Этот паром спускали на воду
в основном ради приезжих с их изнеженными, непривычными к трудам и опасностям
лошадьми. Сами вельхи, если случалась нужда, вытаскивали из сараев вёрткие
круглые лодки, обшитые бычьими кожами, а закалённые кони переправлялись на
другой берег вплавь. В Ключинке ещё помнили, как герои давно прошедших времён
выбирали себе для будущих подвигов скакуна. Загоняли в реку табунок жеребят и
примечали того из них, кто не выскакивал в испуге обратно на берег, а,
наоборот, отважно выплывал на глубину.
Переправа через реку вроде Сивура – дело не вполне
безопасное. Это не какая-нибудь лесная речушка, которую лошадь переходит вброд,
не замочив брюха. Старшины охранного воинства собрались на совет возле
вытащенного на берег парома. Явился с ближайшими подручными Лучезар, пришли
предводители отрядов, выставленных галирадскими землячествами – сольвеннами,
вельхами и сегванами. Пришёл и Волкодав. В вожди он не лез никогда, но старшему
телохранителю кнесинки полагалось хотя бы знать, что вожди затевали. Аптахар
дружески с ним поздоровался. Мал-Гона, рыжеусый вельхский старшина, вежливо
поклонился, сольвенн Мужила равнодушно кивнул.
Боярин Лучезар недовольно хмурился, похаживая вокруг парома
и время от времени гулко пиная ногой толстые просмолённые доски. Чёрная смола пачкала
зелёные, расшитые цветным шёлком сапоги, но Левый не обращал внимания: не ему
оттирать, на то слуги есть и рабы.
– Лапоть дырявый, – ругнулся он, оставив паром и
возвращаясь к остальным. – Хорошо, если один раз до того берега доберётся,
не развалившись посередине!.. Значит, так: первым делом, чтобы не вымочить,
перевезём сестру со служанками и десятком воинов для охраны. Потом станем
возить моих молодцов и велиморцев… доколе лохань эта по досочке не рассядется.
Вы, городские, после дружины. А не захотите ждать – сами на лодках или вплавь
вместе с конями. Ничего, небось не размокнете.
Трое витязей-Лучезаровичей со скучающим видом переминались у
боярина за спиной. Им, что он ни реши, всё хорошо, всё любо. Волкодав быстро
посмотрел на старшин ратников: не станут ли возражать. Они не стали. Их дело –
хорошо воевать, если придётся, а решения пускай принимают кто познатней.
Волкодав спросил себя, удосужились ли эти трое, как он, загодя осмотреть паром
и убедиться, что плоскодонная посудина была пускай не нова и весьма неказиста,
но отнюдь ещё не отжила век. Да и плавала последний раз не так уж давно, а
посему и рассохнуться не успела…
– Решили, значит, – проговорил Лучезар.
– Нет, – глядя под ноги, сказал Волкодав.
Все повернулись к нему.
– Как это нет? – раздражённо удивился боярин, и на
скулах у него выступили красные пятна. – Как это нет?
– Вначале должна переправиться половина воинов. Или
даже больше. Причём сколько дружинных, столько и городских, – сказал
Волкодав.
Он смотрел за реку. Там, куда предстояло причалить парому,
виднелась чистая поляна около стрелища в поперечнике. А за ней и кругом –
сплошная стена леса. Да не красного бора, как по сю сторону, а густого ельника
пополам с несоразмерно вытянувшимися берёзами. Дорога с поляны уходила в этот
лес и сразу куда-то сворачивала. Чаща, конечно, была хорошо разведана и
местными, и охотниками из отряда. Но переправить туда кнесинку и оставить со
служанками и жалким десятком бойцов?..
– Когда они сядут в сёдла, – продолжал
Волкодав, – перевезём госпожу. Потом остальных.
– Что?.. – задохнулся боярин. – Это кто рот
раскрыл? Полководец прославленный? Над двумя отроками начальник?..
Витязи радостно изготовились, но Волкодав не сдвинулся с
места и ничего не ответил.
– Ладно! – сказал Лучезар. – Сделаем, как я
сказал, а кто недоволен, может в Галирад возвращаться.
Волкодав, по-прежнему глядя за реку, раздельно проговорил:
– Пока я жив, государыня на первый паром не взойдёт.
Витязи призадумались, поскучнели. Старшины начали
переглядываться. Первым, покашляв в кулак, подал голос Аптахар:
– По мне, так послушал бы ты его, государь Лучезар.
Хёгг меня съешь, не так уж он и неправ.
Сольвенн Мужила на всякий случай отступил от него в сторону,
чтобы не выглядеть причастным к дерзким речам. Зато Мал-Гона подёргал себя за
усы и решительно присоединился к сегвану:
– Наши братья, ключинские вельхи, не стали бы
предлагать бан-рионе дырявый паром. Телохранитель дело говорит, государь.
– Этого ты хотел? – дрожащим от ярости голосом
обратился Лучезар к Волкодаву. – Чтобы мы между собой перессорились? А то
и драку затеяли, пока разбойники лесные сестру мою в мешок сажать будут?
Волкодав посмотрел в глаза сегванскому старшине и сказал:
– Передай боярину, Аптахар, что я ссорить никого ни с
кем не хочу. Но на первом пароме кнесинка не поедет.
Он по-прежнему не смотрел на боярина, но краем глаза видел,
что того затрясло. Ещё он видел подходившего к ним велиморского посланника.
Благородный нарлак чем-то неуловимо напоминал ему Фителу: то ли чёрными с
серебром волосами, то ли спокойным достоинством человека не воинственного, но
умеющего за себя постоять.
– О чём спор, господа мои? – подойдя и
поздоровавшись, спросил велиморец.
Мужила, видно, понял, что отмалчиваться больше нельзя, и
стал объяснять:
– Да вот, государь Дунгорм, Лучезар Лугинич говорит,
что паром хлипок, и хочет сперва Елень Глуздовну перевозить, а телохранитель,
вишь, упирается, сказывает, вначале половину отряда…
Посланник Дунгорм обвёл спорщиков внимательным взглядом. За
боярской любовью он особо не гнался, а вот невесту своему господину хотел
доставить живую и невредимую. Он пожал плечами и предложил:
– Я со своими людьми рад буду испытать крепость парома.
Мы можем переправиться прямо сегодня, а завтра, в самом деле, отчего бы первым
паромом не перевезти госпожу…
Делать нечего, пришлось Лучезару ответить согласием. Понял,
наверное: возьмись он упорствовать, и это показалось бы странным. Волкодав,
однако, расслышал, как заскрипел зубами боярин, и спросил себя: почему тот так
стоял на своём? Из одной спеси? Пусть, мол, я неправ, но как сказал, так и
станется?.. Или ему надо было зачем-то, чтобы кнесинка почти одна оказалась на
том берегу?..
Сперва эта мысль показалась телохранителю слишком
чудовищной. Всё же он заставил себя не отмахиваться от неё. Он в своей жизни
повидал всякого. И успел усвоить: хочешь прожить на свете подольше, всегда будь
готов к самому худшему. И ещё. Есть люди, которых не обязательно подводить к
самому краю, чтобы они собственную мать предали.
Или сестру.
Надо ли говорить, что в последнюю ночь Лихослав неотлучно
торчал у парома, а Лихобор то и дело навещал его там. Когда дошло дело до
переправы, Волкодав сам возвёл кнесинку на паром и дальше чем на шаг от неё не
отходил. Когда же до того берега осталось полтора стрелища, он сказал Елень
Глуздовне:
