Треньк! Это снова Геля, снова фотка в белье.
Треньк! Треньк! Еще парочка снимков.
Треньк!
Во мне просыпается сволочь.
«Прикольный ковер у тебя за спиной!» — пишу я под очередным фото (на нем Геля уже без лифчика, лежит на диване и многообещающе улыбается). — От бабушки достался?»
Я искренне надеюсь, что меня «наградят» за хамство молчанием (с Маринкой это частенько работало), но нет. От Гели тут же прилетает новое послание:
«Никит, ты дурак? Я ведь и обидеться могу».
«Это было бы прекрасно!» — отвечаю я и, немного подумав, отправляю Гелю в черный список.
У меня не так много принципов, но одному я следую неукоснительно: девушки не должны мешать работе. Точка!
Ника к назначенному времени не приходит. Я с сожалением смотрю на часы и вздыхаю. Мне решительно не хочется вламываться в ее номер, как обещал, но и бездействовать тоже не айс. В конце концов, решаю дать злючке шанс. Может, она просто задерживается: девушки ведь почти никогда не могут верно рассчитать время на сборы.
Расчехлив камеры, я и Тоха неторопливо делаем обзор магазинчика. Пупс трется в углу, от скуки разглядывает фигурки из шоколада.
Народу в магазине немного: видимо, большинство пассажиров еще разбирают чемоданы. Посреди зала только несколько пенсионерок — они внимательно изучают шоколадный макет нашего лайнера — главную достопримечательность этого места. Впрочем, заметив камеры, бабули довольно быстро сматываются.
Когда я решаю взять небольшое интервью у продавца, в магазин вваливается компашка молодых парней. Говорят они по-русски и преимущественно матом. Лица всех троих не блещут интеллектом. Парни бестолково мотаются по залу, во весь голос обсуждают чью-то свиданку и ржут, как обезьяны. Так и хочется подойти и дать каждому по банану.
Но я настойчиво душу в себе мизантропа и стараюсь не обращать на соотечественников внимания. В конце концов, проще дождаться, когда они свалят, чем знакомить этих гоблинов с правилами приличия.
А потом в магазинчик влетает Ника. Вид у нее чуть запыхавшийся и растрепанный — видно, что спешила.
— О! — орет один из неприятной мне компании и тычет локтем в товарища. — Смотрите, это же Клубничка!
— Точняк! — вопит другой и начинает ржать еще противней, чем до этого. — Эй, Клубничка, айда с нами — познакомимся поближе.
Лицо Ники моментально теряет краски. Она даже рефлекторно делает шаг назад, к выходу.
— Клубничка, не обижай фанатов, — кричит третий из компашки, а потом выуживает из кармана джинсов какую-то купюру. — Смотри, что у меня есть! Двадцатка! Доставишь мне удовольствие за двадцатку?
Меня прямо подбрасывает. Положив камеру на стол, я подлетаю к обладателю двадцатки и хватаю его за грудки.
— Извинись перед девушкой! — цежу я и сжимаю ворот рубашки этого гоблина так, чтобы дышать ему было непросто.
Вообще, мне хочется приложить его мордой о витрину, но нельзя. Нельзя, чтобы меня ссадили на берег за хулиганство.
— Эй, ты че! — орут товарищи обладателя двадцатки, но почему-то не спешат на помощь. — Ты че быкуешь, чувак?
Крендель в моих руках краснеет и пытается обеими руками разжать мою пятерню. Наивный малый! От постоянной работы с камерой у меня хватка — о-го-го. Я даже когда по горным рекам сплавлялся, ни разу гоупрошку не выронил.
— Извинись! — повторяю я. — Ну!
Глаза соотечественника странно выпучиваются. Блин! Может, у него астма? Или отек Квинке из-за переизбытка шоколада вокруг? На всякий случай я чуть ослабляю хватку.
— Извини, Клубничка, — сипит парень и закашливается.
— Ее зовут Ника, — поправляю я. — Ника! Повтори еще раз, но теперь по имени.
— Извини, Ника, — говорит он, а потом выворачивается и пытается садануть мне в висок.
А вот это он зря! Я уклоняюсь от удара и заряжаю кренделю с двадцаткой под дых. Не очень сильно, буквально для профилактики. Не знаю, какого фига он складывается пополам и орет, как раненый верблюд.
— Эй, парни, прекратите это! — по-английски вопит продавец. — Я сейчас охрану вызову!
Тоха пытается убедить его, что ничего не происходит.
— Парни просто дурачатся! — болтает он на ломаном английском. — У нас, русских, так принято.
— Сваливаем! — кричит один из гоблинов и грозит мне кулаком, второй подцепляет за шкирку «верблюда» и волочет к выходу.
Я перевожу взгляд на Нику. На ее лице по-прежнему нет ни кровинки, глаза лихорадочно блестят.
— Не принимай близко к сердцу выпады всяких уродов, — говорю я с почти отеческими интонациями.
А она вдруг вскидывает подбородок и начинает хлопать в ладоши:
— Браво, Петров! Отлично придумано. Будешь в глазах подписчиков настоящим героем. Хотя со своими статистами мог бы быть и понежней.
— Что? — я чувствую растерянность. — Ты о чем?
— Да ладно, передо мной-то не надо ничего из себя строить. Идея с дракой — на «пятерочку». Я бы до такого в жизни не додумалась.
— Ты думаешь, я все это подстроил? — наконец соображаю я. — Подстроил вот этих обезьян?
— Ты думаешь, я все это подстроил? — наконец соображаю я. — Подстроил вот этих обезьян?
Она только неприятно ухмыляется.
Мою грудь заполняет странное, гнетущее чувство. Обида, что ли… Хотя нет, скорее досада. Мне досадно, что Ника считает, будто у меня и задиравших ее придурков есть что-то общее. Впрочем, показывать то, насколько я уязвлен, мне не хочется.
