Я одергиваю рубашку и смотрю на злючку с прохладцей:
— Ты ошибаешься, Ника! Я ничего не подстраивал, да и вообще эта стычка совсем не кстати. Отморозки на канале мне не нужны. Так что сейчас, будь добра, выйди и зайди в магазин снова. Надо записать нормальное знакомство.
Она не двигается с места. Выражение ее глаз стремительно меняется, в них проступает обескураженность. Я подхожу к Нике и, легонько обняв ее за плечи, пытаюсь подтолкнуть к выходу:
— Пойдем.
Она все-таки поддается. А я вдруг чувствую, что расстроена Ника больше, чем хочет показать. Выхожу из магазина вслед за ней.
— Это, правда, не ты? — Ника смотрит на меня пристально-пристально и как будто с надеждой.
Я старательно выдерживаю этот пронзительный взгляд, хотя внутри от него все будто переворачивается:
— Правда. Не я.
Она опускает голову и вздыхает:
— Ну и денек! Я еще и в лифте застряла сейчас.
— Серьезно? — мне не удается сдержать улыбку. Вот, значит, из-за чего она опоздала. А я-то уже нафантазировал себе войнушку.
— Целых пятнадцать минут пришлось ждать, пока нас вытащат, — Ника еще раз вздыхает и наскоро поправляет волосы.
— Нас?
— Ага, я с бабушкой застряла. С какой-то китаянкой с клаустрофобией.
— Представляю! — я даже присвистываю. — Надеюсь, у вас хотя бы свет не выключился?
— Выключился. Бабуля так кричала, будто апокалипсис начался! Она еще, как назло, очень плохо понимала по-английски, потому у меня никак не получалось ее успокоить.
Ника чуть нервно смеется. А я не могу оторвать от нее взгляда. Она такая милая сейчас, когда рассказывает о своих злоключениях! Так и хочется притянуть ее к себе и чмокнуть в нос. Но, конечно, я этого не делаю. Борюсь с собой.
Из магазина выглядывает Тоха:
— Вы чего там — уснули?
— Сейчас придем! — отмахиваюсь я.
Он что-то бубнит под нос недовольное, но оставляет нас в покое.
Ника смотрит на меня с мольбой:
— Не торопись, пожалуйста. Дай мне еще пару минут, чтобы отдышаться. У меня что-то даже во рту пересохло от всех этих приключений.
— В таком случае тебе нужно выпить чаю.
Она чуть смущается, облизывает пересохшие губы:
— На это, к сожалению, нет времени. Скоро начнутся учения по эвакуации. Надо успеть «познакомиться» до них.
Я еще раз очерчиваю взглядом ее взволнованное лицо. Румянец на щеки Ники возвращается крайне медленно и неохотно. Бедняга! Так сильно испугалась! И, судя по деланному спокойствию, стычка с гоблинами не первая в ее биографии.
Заметив мое внимание, Ника опять улыбается. Улыбка такая искренняя и бесхитростная, что мозги у меня тут же вырубает напрочь. Мне вдруг кажется, что все фигня. Все фигня, кроме ее комфорта.
Я легонько, но с плохо скрываемым удовольствием касаюсь Никиного плеча:
— Да и черт с ним — со знакомством! Тем более никаких путных идей у меня нет.
— Ни одной? — она смешно наморщивает носик.
— Ага, так что не будем устраивать цирк. Я просто скажу на камеру, что встретил тебя на лайнере и пригласил поужинать.
Ника удивленно хлопает ресницами, а я строю из себя делового человека:
— Иди пока к себе, приведи нервы в порядок. А в семь я буду ждать тебя в ресторане «Венеция». Тебя и твою ассистентку. Пообщаемся, дадим друг другу небольшое интервью.
Она опять смотрит на меня пристально-пристально и чуть наклоняет голову набок:
— Спасибо.
Когда она уходит, я провожаю ее взглядом. Не для того, конечно, чтобы оценить вид сзади (хотя он от меня тоже не ускользает), нет! Я слежу за Никой, потому что хочу убедиться, что никакие отморозки не помешают ей дойти до лифтов. Пока она работает со мной, я за нее отвечаю.
— Думаешь, такие уступки добавят тебе баллов в ее глазах?
Внезапная реплика из-за спины даже заставляет меня вздрогнуть. Я не слишком охотно оборачиваюсь. В дверном проеме торчит Тоха и пялится на меня с нездоровым любопытством.
— Лучше заткнись! — предупреждаю я меланхолично, но с угрозой.
Тоха не унимается:
— Женщины любят подонков. Чем больше ты с ней любезничаешь, тем меньше шансов, что она тебе даст.
Мне до зуда в ладонях хочется ему накостылять. Прямо как в старые добрые времена, когда нам обоим было по двенадцать. Вот только последняя наша с ним драка закончилась переломом Тохиной лучевой кости. С тех пор у нас с ним мораторий на насилие. И чего уж там, мне до сих пор стыдно перед теткой. Хотя Тоха сам виноват — надо было на творог налегать — укреплять свои цыплячьи косточки.
Я со вздохом отгоняю мысли о членовредительстве и ухмыляюсь:
— А чего тебя вдруг так взволновали мои отношения с Никой, а? Не уж-то сам планировал к ней подкатить?
Он как-то слишком быстро отводит глаза. Ну надо же!
— Тох, тебе не светит, — бурчу я с показным равнодушием. — Ты явно не ее типаж.
— На фиг мне не сдалась твоя кукла Барби, — с печатью оскорбленного достоинства на лице отвечает Тоха. — Мы просто поспорили с Пупсом, чпокнешь ты ее в круизе или нет. Я на тебя поставил, чувак, а ты меня подводишь…
Меня захлестывает гнев. Образ тетки, мораторий на насилие — все как-то сразу блекнет в моем сознании, и я наступаю на Тоху. Тот быстро пятится назад, налетает на одну из витрин с шоколадными зайцами. Зайцы летят во все стороны.
— Охрана! — орет продавец и жамкает ногой по полу в поисках тревожной кнопки.
— Ничего страшного! — пытается успокоить его взволнованный Пупс. — Я сейчас всех соберу. Всех куплю. Пол вымою! У нас русских просто так принято…
Глава 6. Вероника
Интересно, может ли человек измениться за полгода? Именно такая мысль не дает мне покоя, пока я поднимаюсь на лифте на свою палубу. Сегодняшний Никита совсем не вяжется с тем, который полгода назад лайкал всякую фигню обо мне. И как это понимать? Он там головой, что ли, ударился, пока в круиз собирался? Или у него хомячок умер, и эта трагедия заставила переосмыслить жизненные ценности?
