Когда наша маленькая съемочная команда возвращается на лайнер, я отправляю парней монтировать сюжет, а сам тащусь за Женькой. Говорю себе, что у меня только деловой интерес к здоровью партнерши по съемкам, но, на самом деле, волнуюсь, как мать-наседка. Сердце так и колотится в ребра.
В каюте девочек меня поджидает сюрприз — Ники там нет, как и любых следов ее пребывания. Женька тут же складывает руки на груди и косится на меня так, будто подозревает в массовой резне:
— Куда ты дел мою сестру?
— Спокойно, ребенок, — невольно хмурюсь я. — Ника, наверное, вышла куда-то. Перекусить там или в аптеку. Посиди пока тут, телек посмотри, а я прогуляюсь по окрестностям — поищу твою сестричку.
Женька не очень довольна, но остается в каюте. Я же отправляюсь на променад.
Буфет, аптека, медицинский пункт — я смотрю везде, но Ники нигде нет. Это жутко бесит. В голову почему-то лезет всякая фигня с похищениями и торговлей органами. А еще вспоминаются те гоблины, что приставали к Нике вчера. Мне вдруг становится настолько не по себе, что я решаю расспросить персонал. На лайнере повсюду камеры, и охрана должна знать, к каким чертям провалилась моя «девушка».
Я уже хватаю за рукав одного из стюардов, как вдруг замечаю Нику среди толпы. Она вышагивает под ручку с тем самым папашей, с которым флиртовала утром. Оба заговорщицки переглядываются и то и дело хихикают. Ну просто идиллическая картинка! И главное, я не вижу никаких следов хромоты. Ни одного, мать вашу, признака.
Кровь снова шумит у меня в ушах, но уже по-новому. Я отхожу к дверям магазина сумок, чтобы немного слиться с местностью и наблюдаю за Никой. Она и ее спутник ныряют в ресторан. Впрочем, мне их все равно хорошо видно — через окно. Сладкая парочка неспешно занимает столик посреди зала и подзывает к себе официанта. Когда он уходит, «отец года» наклоняется к злючке и что-то вчесывает ей с самодовольным видом. Ника откидывает голову назад и хохочет как идиотка.
Нет, это же надо так распускать хвост перед женатым мужиком! Чем он ей понравился? Своим кривым шнобелем или похотливыми глазенками? А может, у этих двоих уже и было что-нибудь?
Меня прямо трясет от последней мысли, но выкинуть из головы я ее не могу. Так и вижу, как кривоносый нагло лапает мою злючку на той самой кровати, на которой сегодня лежал я. Но больше всего меня бесит даже не это воображаемое порно, нет! У меня скулы сводит, когда я думаю о том, что поплыл от какой-то недалекой потаскушки. Поплыл как прыщавый пацан.
А маленькая дрянь, конечно, хороша! Столько артистизма — аж дух захватывает! Жаль только, перед камерой она его не спешит демонстрировать — могла бы и «оскар» отхватить, если бы пустила свои таланты в дело. И ведь какая самоотверженность: в обед не пожалела косточек — рухнула на причале как подстреленная, изобразила пятьдесят оттенков боли. Даже я, бесчувственный сухарь, повелся как последний дурак!
В груди у меня печет. И становится мучительно стыдно перед Тохой. Он ведь скептически воспринял Никин спектакль, бурчал там что-то, а я отмахнулся. Меня потянуло геройствовать.
Интересно, кстати, о чем Ника думала, пока я волок ее в каюту? Наверное, мысленно покатывалась над моей доверчивостью, пищала там у себя в голове от удовольствия. Ну, ничего. Я сейчас тоже повеселюсь.
Я отлипаю от дверей магазина сумок и энергично шагаю к ресторану, в котором злючка так беспечно радуется своей глупой жизни. Настроение у меня превращается в грозовое облако. В голове стучит только одна мысль: злючка нуждается в том, чтобы ее проучили, и не в моих правилах — откладывать дела на потом.
Через пару секунд я уже с грохотом вваливаюсь в зал. Ника замечает меня почти сразу, лицо у нее вытягивается, глаза распахиваются на пол-лица. Мне даже смешно. Не ожидала, милая? А зря!
Я тут же сбавляю шаг и подхожу к ее столику нарочито медленно. Мне хочется насладиться Никиной взволнованностью, продлить ее тревогу. В конце концов, ей же нравится играть на моих нервах — пусть и на своей шкуре почувствует, каково это — напрячься до кончиков пальцев.
— Привет! — я отодвигаю себе стул и по-хозяйски плюхаюсь рядом со злючкой.
Моя нога грубо тыкается в ее. Сегодня на Нике шорты, и мне видно, как кожа ее после соприкосновения с моим коленом покрывается мурашками. Я даже ухмыляюсь: приятно, черт побери, когда девушек от тебя бросает в озноб.
Ника пытается незаметно отодвинуться в сторону, но я тут же пресекаю эти попытки, взгромоздив руку на спинку ее стула.
— Как дела, киса? Скучала по мне?
Она нервно сглатывает:
— Вы уже вернулись? Я думала, вас не будет гораздо дольше.
Ее щеки чуть бледнеют, но выражение глаз из взволнованного становится раздраженным.
До меня доносится одуряющий аромат ее волос. Такой древесный, с миндальными нотками. Я чуть ли не против воли запускаю пятерню в Никины пряди, перебираю их в наигранной задумчивости:
— Что с ногой? Полегчало?
— Да, спасибо.
— Быстро же ты оклемалась, — мой голос сочится сарказмом.
— У меня просто мазь хорошая, — Ника с неприязнью отталкивает мою руку от головы, заправляет волосы за уши. — Я тебе потом запишу название.
— Да уж будь добра! Такое быстродействующее лекарство в аптечке нужно каждому.
— Это твой парень, Никки? — вдруг встревает в нашу беседу кривоносый спутник злючки. Говорит он по-английски и вроде бы без акцента.
На меня снисходит озарение: этот хмырь — иностранец, потому Ника так возбудилась. Небось, спит и видит, как переедет в Лондон, вэ кэпитэл оф Грит Британ. Девчонки же сейчас через одну о таком мечтают. Вот и эта туда же.
— Это мой коллега, Джон, — виновато лыбится иностранцу злючка. — Мы с ним вместе делаем видео.
— Ага, — киваю я и демонстративно кладу ладонь ей на бедро. — Наши отношения такие деловые…
Ника пытается скинуть мою руку, но я только усиливаю хватку. Мои пальцы буквально впечатываются в ее нежную кожу. Глаза у Ники стремительно сужаются до щелочек, в них полыхают молнии. Другой бы, наверное, уже испепелился от ее взгляда, но я выдерживаю его с показным спокойствием. И даже усмехаюсь.
— Петров, чего тебе надо? — наконец спрашивает она по-русски.
