— Чтобы ты перестала врать. Меня бесят твои дешевые спектакли.
Я, как последний дурак, вглядываюсь в ее глаза в поисках совести. Но ни фига там нет! Ника едва заметно вздыхает, а потом изо всех сил пытается изобразить бесхитростность. Получается из рук вон плохо — ей явно тяжело что-то из себя корчить, когда я так близко.
— Не понимаю, о чем ты, — бормочет она не слишком уверенно. — Я всегда говорю людям только правду. То, что сейчас мне лучше, не дает тебе права в чем-то меня обвинять.
Ее мурлычущие интонации выбивают меня из колеи. Мои мысли стремительно концентрируются на одном — на желании впиться губами в губы этой маленькой дряни. И даже мысль о том, что она, возможно, только что лобзалась с кривоносым, не охлаждает мой порыв.
— Я и сама не ожидала, что нога так быстро пройдет, — щебечет Ника и чуть взволнованно облизывает губы.
В глазах у меня темнеет. Черт! Еще секунда — и я сорвусь — притяну ее к себе и таки накрою поцелуем ее лживый рот. И она это, кажется, понимает. По крайней мере, смотрит почти с превосходством.
Я отшатываюсь от злючки и тут же поднимаюсь на ноги. Мне хочется чем-то пригрозить ей, встряхнуть ее как-то, но на ум ничего не идет. В итоге я выдаю совершенно бессмысленное:
— Больше никаких спектаклей! Еще раз отчебучишь что-нибудь подобное обеденному представлению — пеняй на себя.
Она взвивается:
— Что? Что ты мне сделаешь, параноик? Выпорешь меня?
— Нет. Но есть вещи, которые ранят сильнее, чем порка.
— Например?
— Например, всеобщее общественное порицание. Обеспечить?
— О да, в этом ты силен, — словно против воли вырывается у Ники.
— В смысле?
Она поспешно отворачивается, делает вид, что не расслышала вопроса. Но я-то уже заинтригован. Я грубо, за подбородок, разворачиваю к себе ее лицо:
— Поясни.
— Ты и так все понял.
Вид у нее раздосадованный, глаза горят каким-то мстительным светом. И что это за фигня?
Ярость в моей груди пульсирует темным сгустком. Переплавляется с недоумением.
— Я не собираюсь ломать башку над твоими тупыми загадками, — почти выплевываю я. — Есть что сказать — говори. Сплетен, что ли, каких-то наслушалась?
На ее лице проскальзывает целая круговерть эмоций. Но в итоге злючка с ними справляется, напускает на себя скучающее выражение.
— Отстань, Петров! — бурчит она и чуть нахохливается. — Не мешай мне общаться с новыми, интересными людьми.
— Ты сюда работать приехала, а не общаться.
Она закатывает глаза:
— И что? Мне теперь нельзя двадцать минут в кафе посидеть?
Я кошусь на кривоносого. Он смотрит на меня с ответным интересом, старательно улыбается. Хм… Может, мне таки стоит съездить ему по роже? Причины вроде нет, но желания — хоть отбавляй.
— Петров, да будь же ты человеком! — восклицает злючка. — Я ведь, правда, не вру. Нога прошла, и я просто решила выпить кофе с новым знакомым, пока вас нет. Чего ты взъелся?
К столику подваливает официант, выставляет перед злючкой и кривоносым коктейльные стаканы.
— Кофе, говоришь? — невольно скалюсь я. — А почему без круассанов?
Злючка краснеет. Кривоносый оживляется и предлагает угостить коктейлем и меня. И где только Ника откопала такое трепло? Я демонстративно игнорирую его сбивчивое английское лопотанье, сверлю взглядом злючку:
— У тебя час свободного времени. А потом будь добра — приведи себя в порядок и приготовься к съемкам. В восемь мы пойдем на вечернее шоу.
— Хорошо, — отвечает она с лицемерной улыбочкой. — Буду готова к половине восьмого.
Я выкидываю трубочку из ее стакана и махом опустошаю его наполовину. А потом тут же иду к выходу. В спину мне летит злобное бурчание, и это не может не радовать.
Чтобы немного встряхнуться, отвлечься от мысли о том, что злючка выстилается тряпочкой перед каким-то кривоносым иностранцем, я наведываюсь к парням. У них, конечно, не сьют, как у меня, но довольно уютно. В воздухе витает дух авантюризма.
Тоха зависает в интернете, а Пупс распластался на полу в странной позе и отчаянно сопит. При виде него я застываю на пороге:
— Это что?
— Это спорт, — флегматично поясняет Тоха. — Валера у нас решил заняться собой и теперь каждые четыре часа стоит в планке.
Меня почему-то настораживает такая внезапно проснувшаяся любовь к физкультуре.
— И ради чего пыжимся? — спрашиваю я, как бы невзначай. — Или ради кого?
Пупс в изнеможении плюхается пузом на ковер:
— Просто так для себя занимаюсь. А что, нельзя?
Вид у него слегка воинственный, и это настораживает меня еще больше. Вот только предъявить Пупсу пока нечего. Я миролюбиво улыбаюсь:
— Не, я всей душой за спорт, друг. Главное, не надорвись: нам твои пухлые ручонки еще очень нужны. Ты же помнишь, надеюсь, что к концу круиза у нас должны быть смонтированы все ролики?
— Помню. И первый влог у меня уже почти готов. Осталось совсем немного попыхтеть над переходами.
— Очень хорошо! — я даже как-то приободряюсь, отечески треплю Пупса по затылку.
Тоха снова поднимает на меня глаза, смотрит задумчиво. Такое чувство, будто он пытается разглядеть у меня признаки какой-нибудь смертельной болячки.
— Что? — вскидываюсь я.
— Как там конечность твоей Клубнички? Срослась?
— Почти. Я договорился с Никой сходить вечером на шоу.
— Ну хоть что-то…
Мне не нравится его начальственная интонация. Хотя я сам виноват — увлекшись Никой, дал брату распоясаться. Все же хочешь не хочешь, а надо время от времени напоминать подчиненным, кто у нас тут всем рулит.
Я подсаживаюсь к Тохе на диван и напускаю на себя деловитый вид:
— А ты чем занимался, мой юный друг? Мультики смотрел?
— Вообще-то нет. Я тут в поте лица переписываюсь с твоей паствой в «Инсте».
