— Блин, не знаю… Надо подумать.
— Ну думай, рыцарь, думай, — Ника обидно хмыкает, а потом решительно идет к дверям.
Я бросаюсь за ней:
— Подожди! Что ты собралась делать?
Ника и не думает отчитываться — ныряет в бар и с нахальным видом подваливает к толстухе:
— Здрасьте!
Та перестает ржать, как лошадь, и разворачивается всем телом к злючке:
— А?
— У вас такая сумка красивая! — пьяно хихикает Ника. — Вы где такую отхватили?
— На блошином рынке в Варшаве, — с легким вызовом отвечает тетка по-русски. — Там всегда очень хорошо уступают. А что?
Я вдруг весь подбираюсь. Акцент! У тетки такой же акцент, как у деда, которому мы тут вдвоем бросились помогать. И это явно неспроста, но я все никак не могу понять, как увязать эту деталь со всей ситуацией.
— А мне кажется, вы эту сумку сперли! — восклицает Ника и чуть притопывает. — Сперли у старой больной женщины.
Лицо толстухи идет зелеными пятнами.
— ДеФочка, ты не в себе? Я не воровка. Я купила!
Я смотрю на ее желтые туфли, и в голове у меня щелкает. Твою ж мать! Да это же…
— А вот мы сейчас позовем полицию — и пусть разбирается! — кричит Ника и делает максимально грозный вид. У нее чуть ли пар из ушей не идет. Вот только такая ее грозность никак не вяжется с осоловелым взглядом.
Я отодвигаю Нику в сторону и встаю перед толстухой:
— Пушинка?
Та дергается от неожиданности и смотрит на меня с недоумением:
— Откуда вы знаете мое домашнее прозвище, молодой человек? Мы знакомы?
— Я знаю вашего мужа. Полчаса назад с ним познакомился.
— Что? — Ника смотрит на меня с неподдельным изумлением. — Петров, ты в своем уме? Какая же это Пушинка? Вообще, ни капли не похожа.
— Любовь слепа, Ника, — философски замечаю я, а потом снова обращаюсь к толстухе: — Ваш муж вас ищет, Пушинка. Правда, он почему-то сказал нам, что вы в красном платье.
Толстуха быстро допивает свое пиво, а потом улыбается мне с нахальным кокетством:
— Тарас дальтоник, впрочем, его мужского достоинства это нисколько не умаляет… Кстати, вы не знаете, почему эта девушка, — она с неприязнью указывает на Нику, перетаптывающуюся с ноги на ногу, — обвиняет меня в воровстве.
— Извините, — спохватывается Ника и становится пунцовой до корней волос. — Я просто обозналась…
— Моя подруга немного не в себе, — доверительно сообщаю я. — За ней глаз да глаз, ну вы понимаете?
Толстуха сочувственно кивает, а потом достает из сумочки зеркальце — проверяет макияж:
— Значит, Тарас таки вспомнил о моем существовании? Ну надо же! Я думала, он так до вечера и простоит у этих сигар. — Она разворачивается к своим собеседникам и игриво улыбается: — Простите, мальчики, но мне пора.
Мужчины переглядываются, а потом, перебивая друг друга, начинают что-то втирать Пушинке по-немецки. Они говорят так быстро, что я почти ничего не понимаю. Вид у обоих чрезвычайно расстроенный.
— Что они говорят? — с любопытством переспрашивает Ника.
Толстуха пожимает плечами:
— Понятия не имею.
Она неуклюже сползает со стульчика и одергивает платье:
— Я готова. Ведите меня к Тарасу.
Ника достает из сумки телефон:
— Сейчас! Надо только выяснить, где он.
— Подожди, не звони, — останавливаю я. — Давай я.
— Чего это? — она чуть ли не оскорбляется.
— Мы сейчас в открытом море, — с ухмылкой напоминаю я, — тут мобильная связь идет через спутник, так что с тебя сдерут кучу денег.
— Беспокоишься о моих финансах? С чего это? Хотя ладно, уговорил. Звони ты.
Она диктует мне номер, и я тут же дозваниваюсь до старика. Оказывается, тот все еще трется у ларька с сигарами — ждет вестей. Даже каюту свою не проверил на предмет возвращения женушки.
— Стойте, где стоите! — требую я. — Сейчас мы подойдем.
— Вы нашли ее? — с надеждой уточняет старик. — Она не хулиганит?
Я ничего не отвечаю — быстрей сбрасываю, чтобы содрали денег поменьше.
Через пару минут мы все вместе подходим к ларьку с сигарами. Старик сидит на скамейке и с увлечением читает какой-то журнал. Вид у него весьма умиротворенный и счастливый.
— Кхе-кхе! — нависает над ним толстуха.
Старик меняется в лице и, отшвырнув журнальчик, подскакивает на ноги:
— Пушинка? Боже, наконец-то! Я просто с ног сбился в поисках!
— Серьезно?
— Конечно! — горячо убеждает он. — Жизнь без тебя как день без солнца. Я тут чуть не высох от тоски, чуть не умер…
Толстуха подставляет ему щеку, и он припадает к ней поцелуем. А потом они берутся за ручки и, не сказав нам и слова благодарности, с блаженными лицами уплывают прочь.
М-да! Любовь-морковь делает с людьми страшные вещи. Я поворачиваюсь к Нике, чтобы поделиться этим умозаключением, но замечаю, что она выглядит так, будто через пару секунд грохнется в обморок. В лице нет ни кровинки, губы пересохли, а взгляд затуманился и бессмысленно блуждает.
— Эй, ты в порядке?
— Что-то голова немного кружится, — бормочет Ника несчастным голосом. — Наверное, это от духоты. Я с детства очень плохо духоту переношу.
Я с трудом прячу несвоевременную улыбку. Конечно-конечно, именно духота тебя и довела. Впрочем, сочувствие во мне все равно побеждает злорадство.
— Тебе надо на свежий воздух. Давай немного прогуляемся по верхней палубе?
Она слабо кивает. Я обнимаю ее за талию и веду к лифтам.
Глава 12. Вероника
Зачем я пила эти чертовы коктейли, а? Теперь все плывет и качается, а еще к горлу то и дело подкатывает тошнота. Кажется, мне еще никогда не было так плохо. Фу!
Я облокачиваюсь спиной о стенку лифта и на мгновение закрываю глаза. Все — из-за Петрова! Все из-за этого гада! Если бы не он, мне бы и в голову не пришло мазаться дурацкой мазью от растяжений. И сейчас мне не было бы так плохо.
