Не даю ей закончить. Поддавшись порыву, прижимаю Нику к двери и скольжу ладонями по ее телу. Господи, это то, о чем я мечтал весь этот гребаный день! То, без чего меня просто «ломает».
Ника не сопротивляется, смотрит на меня без страха, без капли удивления. Ей словно интересно, как далеко я могу зайти, как далеко она сама способна шагнуть. И от этого мне окончательно сносит крышу.
Я сминаю Никины губы поцелуем, как поехавший маньяк вдавливаю ее тело в свое. Я пускаю в ход язык.
Ника доверчиво запрокидывает лицо. Ее губы мягкие и податливые, они охотно раскрываются навстречу моим. Я, конечно, этим пользуюсь. Я целую Нику с таким пылом, словно наш корабль вот-вот пойдет ко дну, и мне следует поторопиться.
Кажется, Нику бьет дрожь — легкая, едва уловимая. Из-за этого Ника напоминает мне маленького испуганного котенка, которого хочется приласкать. И я ласкаю, я касаюсь пальцами тут и там, я глажу ее шею под волосами, глажу лицо. Глажу до тех пор, пока наше дыхание не сбивается.
Бум! Бтылочка с перекисью падает мне на ногу. Я чувствую удар, но не чувствую боли.
— Извини, — смущенно шепчет Ника, и я замечаю, что глаза у нее совершенно шальные.
Она осторожно дотрагивается до моего плеча, скользит по нему пальцами, и все внутри меня будто взрывается. Я перестаю сопротивляться своим желаниям. Я беру Нику на руки и несу к расстеленной кровати.
Глава 16. Вероника
Я надеялась, что Петров не догадается, что он у меня первый. На форумах многие девочки пишут, что парни в этом плане балбесы полные. Мол, если не визжать, как поросенок, и не отползать от них по кровати с вытаращенными глазами, ни черта они не поймут.
Но этот гад Петров все понял. Я изо всех сил старалась не выдать себя: не смущалась, когда Никита раздевался, не отталкивала его рук, когда он снимал одежду с меня. Мною завладела странная, непривычная раскованность, так что даже целовать себя я позволила везде-везде. Вот только мне, похоже, досталась самая прочная в мире плева. Трехслойная, не иначе. Не заметить ее было невозможно, да и на презервативе осталось чуточку крови.
Теперь от стыда мне хочется провалиться сквозь землю и страшно, что Петров сейчас возомнит о себе невесть что. Например, решит, что я влюблена в него, раз отдалась, несмотря на девственность. Решит, что он просто неотразим.
Ну вот как меня угораздило-то, а? Где были мои мозги, когда я позволила отнести себя на кровать и делать со мной все, что хочется? Я ведь серьезная здравомыслящая девушка, всегда думаю на три шага вперед…
Наверное, это все чувство вины. Все же Петров вступился за меня, за меня схлопотал по своей наглой физиономии. Когда я принесла ему перекись, у него такой вид был, будто он сейчас в обморок хлопнется. Вот я и потеряла бдительность — из жалости.
Сейчас, когда все уже позади, и мы валяемся на постели без сил, Петров даже не пытается скрыть самодовольства. Вид у него, как у кота, которому наконец удалось свалить новогоднюю елку. Это ужасно бесит. Мне даже хочется треснуть Никиту подушкой.
Петров, кажется, не замечает моей досады. Он осторожно целует мою ладонь и пальцы, а потом спрашивает голосом доброго доктора:
— Было очень больно?
Я пожимаю плечами и пытаюсь натянуть на себя простынку. Больно было совсем капельку, а потом стало очень-очень приятно, но выкладывать это все Петрову? Пфф! У него и так корона с дом, и я не собираюсь «добавлять ему очков».
Воспользовавшись моим замешательством, Никита сует под простыню свою лапу и гладит меня по бедру. Совсем легонько, но мне так приятно, что хочется мурлыкать. Вот что за ерунда?
— Я рад, что ты носишь мой кулон, — говорит Никита с улыбкой, и я даже вздрагиваю, рефлекторно прикрываю украшение ладонью. Я и забыла, что оно на мне!
Когда кулон только доставили, я хотела сразу вернуть его Петрову, но… Доехала на лифте до его палубы и струсила. Меня бросило в дрожь при мысли о том, что нужно снова остаться с Никитой наедине. В общем, сначала я отложила возврат до лучших времен, а чуть позже мне захотелось дурацкий кулон примерить. Он, как назло, смотрелся на мне великолепно. Даже Женька присвистнула, а уж она в этом понимает. Короче, крутясь перед зеркалом, я вдруг подумала: а какого черта я буду париться с возвратом? Подарил так подарил.
Никита отодвигает мою ладонь от кулона и проводит по нему пальцами.
— Тебе идет…
Наверное, надо что-то ответить? Поблагодарить?
Я из вредности закусываю губу и молчу. Пальцы Петрова соскальзывают с кулона и поднимаются к моему лицу, очерчивают мои скулы и губы. А потом Никита как бы между делом интересуется:
— Как думаешь, это нормально, что мне сейчас хочется тебя удочерить?
— Что? — мои глаза, кажется, лезут на лоб.
— Ты такой цыпленок еще — тебя надо опекать.
Я резко сажусь и пытаюсь испепелить Петрова взглядом.
— Эй, я в хорошем смысле, — Никита тоже садится, придвигается ближе. — Просто ты, как все милые девочки, притягиваешь неприятности, а я не хочу оставлять тебя с ними один на один.
— Ничего я не притягиваю.
— Притягиваешь. Ты слишком доверчивая и бесхитростная, судишь людей по себе и не проявляешь с ними должной осторожности. А еще тебе не хватает жизненного опыта.
Мои щеки вспыхивают. Это он на девственность намекает, да? Вот же мерзавец! А ведь другой на его месте повел бы себя как джентльмен. Я пытаюсь встать с кровати, но Петров обхватывает меня за плечи и увлекает обратно.
— Ника, ну что ты? Я не хочу тебя обидеть, — он смотрит на меня без тени усмешки, смотрит с надеждой. — Я просто… просто хочу взять над тобой шефство. Можно?
— Нет.
— А если я очень хорошо попрошу?
До того, как я успеваю что-то ответить, он прижимает меня к себе и начинает целовать. На мгновение у меня перехватывает дыхание. Внутренний голос вопит, что надо оттолкнуть Петрова, но мне так приятен его поцелуй, что я медлю. Говорю себе: вот еще пару секунд, еще мгновение, но время летит, а я все больше млею от удовольствия.
Когда поцелуй все же прерывается, Петров многозначительно смотрит мне в глаза:
— Ника, я все равно буду тебя опекать — это не подлежит обсуждению, а вот формат отношений ты вполне можешь выбрать сама. Так что давай решай, что ты предпочитаешь: удочерение или романтические отношения.
— А какие еще альтернативы у меня есть?
— Никаких, — Петров делает серьезное лицо, но в глазах его пляшут чертики.
— Удочерять меня уже поздно, — притворно вздыхаю я. — К тому же после того, что между нами было…
