Значение экспертизы учителей чистописания вам объяснил прокурор. Я присоединяюсь к этому мнению. Тем более оснований не доверять экспертизе, что их мнение о намеренном изменении руки не вяжется с обстоятельствами дела. Если Гаврилов хотел скрыть свое участие, то при близости его с домом Милевского он мог просить написать ее кого-нибудь из этого дома. Содержание телеграммы обыденно и просто, и бояться было нечего. Телеграмма подписана «Херсонским». Имя это, по свидетельству оговорщиков, носил Виттан. Значит, она ему и принадлежала.
Но обвинению необходимо доказывать, что сзывал людей в Харьков Гаврилов, и оно допускает произвольно, что на этот раз именем Херсонского подписался Гаврилов. Когда соберется много других данных против Гаврилова, обвинение не будет ему приписывать этой фамилии, но теперь, в этот момент, еще ничего нет против него, так отчего же не отнести к нему этой телеграммы.
Гудков приезжает в Харьков. Не застал Гаврилова и идет к Беклемишеву. Там было совещание. Я не стану на этом останавливаться: защита Беклемишева разберет, был ли Гудков у Беклемишева и было ли совещание. Отрицая то и другое, я попрошу вас припомнить несогласие Гудкова и Солнцева по этому обстоятельству и противоречие их в том, был ли Щипчинский при совещании.
Затем Гаврилов, принимающий в телеграммах чужое имя, не подписывающийся в письмах к Гудкову, везет Гудкова с собой до Бахмута, когда уже решено место и время подделки.
Я эту поездку не отвергаю, но обращу на нее внимание как на довод за то, что Гаврилов оттого не опасался ехать по дороге, где его все знали, с Гудковым, что не знал ни затей, ни дела, на какое решился Гудков с товарищами.
Гудков в Ростове; он сманивает Зебе, другого оговорщика; Зебе от Гаврилова не получал приглашения, но приглашен его именем. Чтобы уехать, надо предлог; придумано написать письмо на немецком языке от родителей и прислать его к Зебе: он покажет хозяину и уедет. Пишут письмо и отсылают его с эстафетой Гаврилову, чтобы он переписал его и прислал от имени родителей Зебе.
Письмо, говорят, было прислано. Но опять-таки нет его в наличности, и мы не можем судить о достоверности рассказа, что его писал Гаврилов.
Что же касается денег, то указывают на то, что 300 руб. присланы; а что присылка эта имела соотношение с приглашением Зебе, ссылаются на телеграмму, которую Гудков писал Гаврилову: «Товар куплен, недостает 300 руб.». Телеграмма эта в переводе, сделанном Гудковым, значит: Зебе согласился на наем, нужно 300 руб.
Все это объяснено, но не обращено внимания вот на что: телеграмма послана 2 февраля 1865 г., а деньги, посылку которых не отвергает Гаврилов, объясняя ее поручением Гудкову купить железа в Ростове, – отправлены 30 января. Допустив связь телеграммы и посылки денег, приходится сказать, что бывают иногда следствия прежде причин; но с этим согласиться трудно.
Этим исчерпывается все, чем обвинение располагает по вопросу о приготовлении Гавриловым средств и людей для дела.
Самое дело не удалось, – серии вышли плохи; компания распалась, развела другие преступления, и люди рассеялись.
Какими данными запаслось следствие по участию Гаврилова в этом периоде дела? Об этом мы будем говорить после небольшого перерыва времени, о чем я прошу господина председателя.
Объявлен перерыв на полчаса.
По возобновлении заседания защитник продолжал.
В привозе машин в Копанки, увозе в Варваровку и в обратном доставлении из Варваровки в Копанки, после неудачной подделки, господин прокурор находит наибольший запас данных против Гаврилова.
Не могу согласиться, чтобы и тут не было натянутых и поверхностных выводов.
Да, машины останавливались в Копанках, но без всякой опаски и таинственности. Так не поступил бы Гаврилов, если бы знал, что это за вещи и зачем их везут.
Вещи эти, даже без участия Гаврилова, отправлял управляющий Богданович, он же принимал их и выдавал билеты в принятии извозчикам. При второй отправке вещей в Копанки, уже из Варваровки, они шли с письмом Щипчинского, просившего дать ему возможность перегрузить их в Копанках; принимая их, Гаврилов открыто выдал квитанцию в приеме.
Если бы Гаврилов знал, что делается в Варваровке, если бы он был руководителем, он бы лучше других имел сведения, что компания распалась, что ходит слух о подделке, и самое главное, не распорядился бы в своем имении складывать улики преступления. Так всегда поступают действительно виновные. Вот, Солнцев, участник дела, когда к нему попала часть машин, поспешил скорее отделаться и услал их туда же, в Копанки…
Когда правосудие обнаруживает преступление, страх и чувство самосохранения дают известный характер жизни и поступкам участников злого дела. Нет таких личностей, которым бы не изменило тогда спокойствие духа.
И в настоящем деле случилось то же. Скрылся из Варваровки Щипчинский, скрылись Зебе, Гудков и проч.; один Гаврилов остается спокоен. На пути к побегу Щипчинский заезжает к нему, но и такой случай не нарушает обычного порядка жизни подсудимого. Свидетель Деревянников, живший в это время у Гаврилова, не замечает ни волнения, ни беспокойства, ни секретных переговоров Гаврилова с Щипчинским. Щипчинского берут, Солнцева арестовывают – значит, будет раскрыто все дело; но Гаврилов и тогда остается у себя в имении, так же в имении, как и до ареста этих личностей. Не изменился он и тогда, когда Солнцев делает признание и оговоры. Действительно, прошло несколько времени, и Солнцев снял с Гаврилова обвинение.
Вот те выдающиеся факты настоящего дела и те выводы, которые, вытекая из сопоставления известных нам обстоятельств дела, говорят в пользу подсудимого.
Кроме фактов внешних, задаваясь вопросом, совершил ли подсудимый то деяние, которое ему приписывают, необходимо обратить внимание на внутреннюю сторону, на нравственные качества обвиняемого, надо посмотреть, насколько способен подсудимый к тому делу, о котором идет речь.
Прокуратура предвидела, что мы обратимся к этой стороне дела, и на этот раз не ошиблась; но она назвала этот материал ненадежным, назвала его «областью предположений» в противоположность «фактической почве», на которой она исключительно остановилась.
Против этого я спорю со всею силою убеждения.
Внутренний мир человека – это такой же факт, как и внешние деяния. Движение человеческой мысли и науки в области права шли именно к тому, чтобы в суждении о человеческих поступках давалось преобладание этому внутреннему миру.
20–30 лет честной безукоризненной жизни человека должны заставить задуматься, быть осторожнее к показаниям, которыми приписывается обвиняемому дело, настолько темное, что решиться на него можно было бы лишь при испорченности нрава. Как-то не вяжется одно с другим!
То же мы видим и здесь.
Прошлое Гаврилова более чем безупречно. Вам читали отзыв лиц, перед глазами которых проходила домашняя и общественная жизнь подсудимого. Ответьте мне: Гаврилов, как его изображают отзывы, похож ли на Гаврилова, каким его изображает обвинение?
