Иногда он подолгу задерживался у окна и смотрел на посаженные им деревья. Среди них у хозяина замка была своя любимица: уникальная береза породы Blutbuche (кровавая). Она росла у главного входа. В течение трех поколений дерево достигло каких-то гигантских размеров. Очевидцы рассказывали, что год от году листва, словно оправдывая свое название, а, может быть, под влиянием самого места все больше и больше напоминала цвет крови.
Чтобы хоть как-то развлечься, старик иногда устраивал приемы, непременно пришпилив на дверях записочки с распоряжениями и правилами поведения для гостей. Однако Крупп тут же забывал о приглашенных, и гости пользовались его гостеприимством, зачастую, так и не встретившись с самим хозяином. Некоторые из них гостили по нескольку недель, забывая о цели своего визита.
Альфреда раздражало все, даже черные чулки горничных – он приказал им носить только белые: этот больничный цвет действовал на хозяина успокаивающе. Молоденькая жена Фрица, Маргарет, аристократка по происхождению и дочка важного чиновника, превратилась в главную мишень стариковских придирок: Альфред легко мог отчитать её (а заодно и сына) при гостях за неподобающий наряд или неосторожно брошенное слово, находя особое наслаждение в том, чтобы изобретательно и методично издеваться над невесткой. «От чего вы не пробуете фруктов из нашего сада?» – спрашивал он ехидно за завтраком, и слуги прыскали украдкой: они-то знали, что Альфред дал садовникам строжайшее указание не обслуживать Маргарет. Стоило ей задержаться за утренним туалетом, как Альфред каждые пять минут посылал слугу с «вежливыми» вопросами вроде: «не помочь ли фрау одеться?»
Лишь после смерти старого Круппа Маргарет смогла наконец вздохнуть с облегчением. Эта смерть случилась 14 июля 1887 года. Семидесятипятилетний пушечный король умер от сердечного приступа на руках у своего слуги. Неожиданно начались спазмы, Крупп обмяк, слуга успел подхватить его, а из ослабевших пальцев хозяина выпал карандаш: судя по всему, умирающий собирался в этот момент написать ещё одно указание…
В Париже в это время праздновали день взятия Бастилии. Французы не забыли, кто стал причиной их величайшего позора в 1871 году, поэтому весть о смерти пушечного короля всех несказанно обрадовала. Столичная пресса была безжалостна по отношению к эссенскому магнату. В частности, она заявила, что Крупп выкрал секрет выплавки бессемеровской стали и что в последнее время все пушки пресловутого короля только и делали, что взрывались. Указывалось также и на то, что процветание фирмы было обеспечено лишь тем, что истинными владельцами фабрик в Эссене являлись Бисмарк и прусская королевская семья. «Le Matin» даже договорилось до того, что заявила: «Французская артиллерия во много раз превосходит сейчас немецкую по всем показателям». Но следует отметить, что злорадный тон парижских газет был, скорее, исключением, а не правилом. Большинство заграничных изданий сходилось на том, что имя Альфреда было самым тесным образом связано с именами Бисмарка и кайзера Вильгельма II и что именно Крупп стал архитектором победы 1871 года и одним из отцов-основателей Второго Рейха.
Некрологи, полные уважения и почтения, были обеспечены скончавшемуся магнату. Альфреду в течение всей своей карьеры удалось вооружить, по крайней мере, сорок шесть наций. В замке Хёгель хранился бриллиантовый перстень, принадлежавший некогда Великому князю Михаилу Михайловичу, а также усыпанная драгоценными камнями табакерка австрийского императора Франца Иосифа и насчитывающая две тысячи лет ваза китайского императора Ли Хингчанга. И это были далеко не все подарки, которые щедро подносились королю пушек от благодарных правителей мира. Перед этими дарами могло бы померкнуть и легендарное золото Рейна, золото фантастического народа Нибелунгов: Крупп был словно обречен на удачу, которая лишь испытывала своего любимца в самом начале жизненного пути. Он и был тем самым князем, дарителем колец, которого с нетерпением ждала немецкая душа. Именно кардинальное перевооружение мира, осуществленное во многом благодаря деятельности Альфреда Круппа, и сделала возможной Первую мировую войну, где наиболее ярко воплотилась суицидная наклонность всего немецкого народа, которая нашла свое воплощение в яркой, выразительной формуле, зафиксированной ещё в древнегерманских сказаниях: «Добровольная воля к смерти».
Альфред заранее спланировал собственные похороны. В течение трех дней, в соответствии со строжайшей инструкцией, его тело должно было покоиться в главном холе замка. Ночью, по истечении положенного третьего дня, тело пронесут по всем фабрикам, где покойнику окажут почтение многочисленные рабочие, ряды которых выстроятся вдоль всего траурного пути. В руках скорбящие, по распоряжению Альфреда, будут держать черные знамена и горящие факелы. И смерть пусть станет воплощением величия. Для истинного немца такая смерть и такое почтение к ней – это воплощение высшей цели, высшего предназначения самой жизни. В траурных факелах, горевших в руках бесчисленных крупповских рабочих, угадывался прообраз других шествий… Казалось, что хоронили не христианина, а воина, древнего языческого князя, верившего не в Христа, а в Одина, Тора, в мирового Волка и в то, что когда-нибудь обязательно наступят «сумерки богов».
Перед тем, как тело следовало придать земле, его ещё раз надо было выставить в маленьком доме, где когда-то скончался отец Альфреда, Фридрих. Стараниями пушечного короля убогое жилище удалось восстановить, собрав все старые вещи, принадлежавшие когда-то основателю фирмы, вплоть до знаменитых деревянных башмаков, в которых Фридрих обычно колдовал у таинственного тигля.
Затем установленный на пушечном лафете гроб Альфреда следовало перевезти на фамильное кладбище в Эссене, которое располагалось у Кетвингских ворот рядом с городской стеной, сохранившейся ещё с эпохи средневековья. На самом надгробье предполагалось высечь следующую надпись: «Здесь покоится благородный человек, который был примером патриотизма и который полагал, что ни одна жертва не может быть слишком большой, когда речь идет о пользе Отечества».
Берта пережила супруга лишь на полгода. В письме, написанном несостоявшейся любовницей Альфреда Круппа, Элизабет Кмопфель, своей матери, говорится о смерти пушечного короля и похоронной церемонии, состоявшейся на вилле Хёгель в 1887 году. «Присутствовала и его жена, госпожа Крупп, писала с легким раздражением Элизабет. – Она ни с кем не разговаривала и была очень взволнована». К моменту смерти бывшего мужа Берта была уже тяжело больным человеком и, судя по всему, предчувствовала, что скоро умрет. Она отдала дань уважения тому, кого, может быть, и не любила, но кто смог очень сильно повлиять на её собственную жизнь. Могила примирила их, но не соединила. Как разведенная пара они были похоронены в разных местах и для любимой женщины Круппа так и не нашлось места в семейном некрополе.
Сам же некрополь до сих пор является частным владением и находится под постоянной охраной. Чтобы попасть туда, надо пройти по извилистой дорожке, выложенной розовым гранитом. Эту дорожку проложили в безупречном по своей чистоте парке среди тюльпанов и вечнозеленых растений. В некрополе покоятся останки Густава и его жены Берты. Они лежат под одним камнем, о чем мог лишь мечтать старый Альфред. Надгробья детей находятся внизу родительской могилы. Торговым знаком фирмы украшен склеп сына Альфреда, Фрица. И над всеми этими надгробьями возвышается монумент, возведенный в честь самого первого короля пушек, Альфреда Круппа. Величественная многоступенчатая гробница вознеслась вверх почти на шесть с половиной метров. На многих выступах пирамиды то тут, то там видны бронзовые фигуры, которые словно охраняют покой усопших. Чаще всего, это ангелы, воплощающие смирение и покой. Но идиллическая композиция нарушается фигурой огромного орла, который, кажется, совсем недавно прекратил свой величественный полет и спустился с небес на это место скорби и печали.
