Из последних сил Фриц продолжал бороться со своим немощным телом. В замке Хёгель для него специально оборудовали гимнастический зал. Каждое утро Крупп вставал с зарей и добровольно обрекал себя на мучения обычной утренней зарядки. А днем он совершал паломничество в дом деда, где стояли весы, на которых Фриц регулярно взвешивался, в тайне надеясь, что предательская стрелка укажет на меньшую цифру, чем была накануне. Но стрелка не двигалась, и Крупп терпел настоящие душевные муки. До нас дошли записи этих страданий: «15 мая 1894 года. Мой вес 88, 4 килограмма. Без пиджака и жилетки – 85, 7 килограммов…»
Смотря на эти тоскливые цифры, Фриц все чаще и чаще вспоминал о том золотом времени, когда он вместе со своей элегантной матушкой жил в Италии, и сказочное Средиземноморье в его прокопченной заводским дымом душе приобретало ореол Земли Обетованной. Он со злобой бил по стрелке рукой, и она падала вниз, словно лишая бедного толстяка тяжести, словно возвращая то блаженное время, когда Фриц был совсем маленьким и необычайно легким для весов деда, на которых старый Фридрих взвешивал добытые в тигле куски стали. Вес тянул к земле, а Фриц ненавидел тяжесть, ненавидел землю. Он был романтиком, и небо привлекало его куда больше, чем недра. Но из всех небес мира он больше всего любил небеса Италии, любил воздух этой загадочной, этой необычной страны, в котором растворилось дыхание его бедной матушки, в котором должны были раствориться все хвори и страхи земные, а жизнь приобрела бы вновь беззаботную радость детства.
Как заметил Джордж Мур, великая страсть – это плод многих бесстрастных лет. В течение всей юности, проведенной под палящим солнцем авторитета отца, Фриц в глубине души надеялся, что когда-нибудь судьба предоставит ему возможность воплотить все свои нереализованные надежды и мечты.
Небо Италии привлекало Фрица не только своим благоприятным климатом, не только нежными воспоминаниями о матери, но ещё и тем, что именно там жил известный зоолог Антон Дорн. По началу этот немецкий педантичный ученый, поселившийся в Неаполе, игнорировал все письма, которые приходили к нему из Эссена от какого-то любителя-промышленника. Его знаменитая зоологическая станция была предназначена исключительно для профессионалов. Но Фриц не принадлежал к числу обычных дилетантов. Прежде всего, Крупп пообещал снабдить своего кумира такой аппаратурой, о которой Дорн и мечтать не мог. Фриц переоборудовал семейную яхту специально для океанологических экспедиций и после проведенного на ней исследования Дорн и другой зоолог, доктор Отто Захариас, вынуждены были признать, что Круппу удалось сделать известный вклад в зоологию.
Помимо этого Фриц в окрестностях Неаполя, Салерно и Капри собрал и аккуратно классифицировал тридцать три новых вида «свободно плавающих живых форм», а также пять видов морских червей, которых до этого не удалось обнаружить в водах Атлантики, четыре вида рыб, двадцать три типа планктона и двадцать четыре вида ракообразных. Вдохновленный этим успехом, Фриц заказал изготовить на немецких верфях специальный аппарат для исследования морских глубин. Отныне каждую зиму и весну он проводил в Италии, его базой стал знаменитый остров Капри, на котором когда-то император Тиберий предавался греху содомии. Тиберия называли «грязью, смешанной с кровью». На острове было особое место, где император занимался утонченными истязаниями, после которых людей сбрасывали вниз в море, где матросы шестами и веслами превращали их в кашу.
Начиная с 1899 года, Фриц Крупп каждый год в течение нескольких месяцев проводил время на злополучном острове. Наконец-то он всей душой предался тому, что некогда было запрещено его жестоким отцом. Но не только зоология начала привлекать к себе пристальное внимание магната из Эссена. В случае с Фрицом Круппом поневоле согласишься с тем, что некоторые места на земле обладают особой энергией. Чем дольше длилось пребывание Круппа на острове Капри, тем с меньшей охотой он отвечал на письма жены и девочек. Его увлекали различные примитивные формы жизни, и это увлечение постепенно перешло в коллекционирование иного рода. Поначалу лишь небольшой круг посвященных был осведомлен, что Фриц Крупп незаметно для себя самого увлекся коллекционированием не только всевозможных Cyclothone microdon и Nyctiphanes norwegica sars, но и Homo Sapiens.
В новелле Томаса Манна «Смерть в Венеции» добропорядочный немецкий писатель Ашенбах также решил посетить Италию, находясь в расцвете своих творческих сил. Тот, кто знаком с этим произведением, знает, чем закончилась поездка в город Венецию: писатель неожиданно для себя самого взял, да и влюбился в польского мальчика Тадзио, решив, что перед ним явился сам языческий бог Гермес.
Догадка о том, что Крупп стал склонен к педерастии, впервые возникла у Конрада Уля, владельца отеля Бристоль. Подозрение возникло уже потому, что Фриц, посещая столицу, всегда бронировал для своей супруги Маргарет номер в другой гостинице. Супруги жили порознь, что было неестественно с точки зрения бдительного Конрада Уля. Тайна довольно быстро нашла свое объяснение. Фриц любил заранее перед своими визитами предупреждать управляющего, что он намерен прислать к нему того или иного итальянского юношу милой наружности с соответствующими рекомендательными письмами. Эти юноши считались proteges эссенского промышленника. Благодарность была гарантирована, если молодого человека удавалось оформить в качестве официанта. Крупп, естественно, сам выплачивал полагающееся жалование. В ответ Фриц требовал лишь соблюдения конфиденциальности и освобождения так называемого официанта от всех необходимых обязанностей во время пребывания самого Круппа в отеле Бристоль. Уль поначалу списывал все на счет барских причуд. Мальчики воспринимались управляющим как компаньоны для того, чтобы рассеивать скуку богатого, но одинокого человека. Но время шло, а официантов прибывало все больше и больше. Во время визита Фрица одновременно их могло быть до нескольких человек. Чаще всего приглашенные Круппом мальчики были необычайно юны, невежественны, не говорили ни слова по-немецки и не могли исполнять обязанностей портье или помощника повара. Единственное, что от них можно было добиться, так это заставит их стоять, не произнося ни слова, рядом со столиком богатого клиента в качестве декоративного украшения. Однако эти итальянские живые статуэтки торчали на виду у всех лишь в отсутствие Фрица Круппа. Во время же его визитов все они мигом переселялись в королевские апартаменты богатого промышленника. Коридорные, проходя по этажу, могли слышать характерные звуки, взвизгивания и вздохи, которые не оставляли никакого сомнения относительно того, какие собственно услуги оказывались в данный момент молодыми итальянцами своему покровителю зоологу-любителю, забросившему свои фабрики в Эссене и переселившемуся на остров Капри, где император Тиберий в незапамятные времена предпочитал заниматься чем-то подобным.
Управляющий отелем Бристоль не владел итальянским, но переводчик ему и не нужен был, чтобы понять, о чем вздыхают за запертой дверью в апартаментах Крупп. Он составил донос на имя комиссара криминальной полиции Берлина Ганса фон Трескофа.
Так было положено начало знаменитому делу Фрица Круппа. В соответствии со статьей уголовного кодекса Второго Рейха и параграфа 175, гомосексуализм наказывался долгим сроком лишения свободы и тяжелыми каторжными работами. Именно это обстоятельство и заставило Уля, владельца отеля Бристоль, обратиться непосредственно к комиссару Трескофу. Как ни как, а Фридрих Альфред Крупп был одним из самых уважаемых гостей отеля, и в случае публичного скандала репутация заведения могла серьезно пострадать. Самого Уля могли обвинить в том, что он выполнял роль сутенера, прикрывая своим авторитетом молодых любовников эссенского промышленника. Из этой ситуации Крупп вполне мог выйти сухим из воды, чего никак нельзя было сказать о верноподданном Уле, не обладавшем столь обширными политическими связями.
