Однако, несмотря на поступивший серьезный сигнал, комиссар Трескоф не выглядел серьезно озабоченным человеком. Много лет спустя в своих мемуарах он подробнейшим образом объяснил причину своего олимпийского спокойствия. Дело в том, что именно в это время Трескоф расследовал несколько сот подобных дел, касавшихся интимной жизни высокопоставленных чиновников Второго Рейха. Эпоха кайзера Вильгельма II, покоившаяся на ярко выраженном мужском начале, словно благоприятствовала появлению на свет целого поколения молодых людей, в чьем сознании однополая любовь воспринималась как нечто естественное. В это время грех содомии деликатно называли «немецким пороком» из-за количества мужчин, проживавших на территории Германии, которые любили обмениваться между собой нежными признаниями по почте. Среди искусных любителей орального и анального секса были три графа, все три считались личными адъютантами самого кайзера. К этому же числу принадлежал и личный секретарь Вильгельма II, а также ближайшие друзья правителя Германии такие, как принц Филипп зу Эленбург унд Герфельд, который проводил почти каждую ночь в постели генерал-аншефа Куно фон Молтке, военного коменданта Берлина. Король Вортенбергский состоял в любовной связи со своим механиком, король Баварии – со своим кучером, а эрцгерцог Людвиг Виктор, брат императора Австро-Венгрии Франца Иосифа, жить не мог без своего личного массажиста, звавшего высокопоставленного любовника не иначе, как Люзи-Вузи.
В досье комиссара криминальной полиции Берлина Трескофа находились описания самых интимных подробностей массовых оргий, которые частенько устраивались среди офицеров элитного лейб-гвардии полка. Во время одной из таких пикантных вечеринок, которая имела место в поместье принца Максимилиана Эгона зю Фюрстенберга, генерал-аншеф Дитрих фон Гульсен-Геселер, глава военного кабинета Рейха, появился перед самим кайзером в неподобающем виде. На генерал-аншефе в этот критический момент не было ничего кроме розовой юбочки, которую обычно надевают балерины. С венком на голове генерал приветствовал кайзера поклоном лебедя из известного балета Чайковского, русского композитора, отличавшегося теми же наклонностями. Затем, встав на пуанты, генерал грациозно удалился под аккомпанемент восторженных вздохов всего офицерского корпуса, сопровождавшего в этот момент кайзера, столь неожиданно нагрянувшего на вечеринку. Гульсен-Геселер, сделав круг, решил вернуться и к ужасу Вильгельма замертво рухнул у его ног, скончавшись от сердечного приступа. Началось трупное окоченение, пока офицеры свиты догадались, что хоронить генерала в балетной юбочке и с венком на голове совсем не пристало. С большим трудом собравшимся удалось переодеть мертвого в парадный китель. Но, несмотря на случившийся конфуз и причиненные неудобства все должны были согласиться, что «танцевал покойный отменно».
Естественно, что берлинская полиция даже и не пыталась арестовывать людей такого ранга по обвинению в гомосексуализме. Обычно в обязанности комиссара криминальной полиции и его начальника по имени Миршейд-Гуллсем, который лично следил за интимной жизнью сильных мира сего, входила лишь защита доброго имени имперских чиновников от вмешательства всевозможных грязных сводников, шантажистов и случайных маргиналов.
Миршейд-Гуллсем завел даже специальную картотеку, где в строгом алфавитном порядке хранились подробные описания привычек, особенностей поведения как самых высоких чиновников, так и их партнеров по любовным играм. Генералы и аристократы, которые предпочитали любить мужчин только своего круга, были в наибольшей безопасности, но в случае с Фрицем Круппом дело обстояло куда хуже. Его любовники не числились в полицейской картотеке и были попросту анонимны. Этим молодым людям ничего не стоило развязать язык, в любой момент они могли начать рассказывать какому-нибудь репортеру о своих любовных похождениях с пушечным королем.
Однако, несмотря на указанную опасность, дело Круппа постепенно стало сходить на нет. Уль набрался храбрости и откровенно объяснился со своим именитым постояльцем. После этого неприятного разговора подозрительные шумы, доносившиеся из апартаментов промышленника, прекратились, а юные итальянские официанты исчезли без следа. Фриц внял голосу рассудка и прекратил свои оргии в отеле Бристоль.
Но в действительности ситуация оказалась намного сложнее. Дело в том, что на Капри, где и было положено начало всей драмы, Фриц оказался недосягаем для благотворного надзора со стороны берлинской полиции, которая и могла защитить его имя от величайшего в истории династии Круппов позора. Фрицу же, наоборот, казалось, что именно на Капри он может чувствовать себя в полной безопасности. На острове он всегда останавливался в роскошном отеле Квизисана, чей владелец отличался широтой взглядов и обширными связями с местными властями. Чтобы быть окончательно уверенным в собственной безопасности, Фриц начал жертвовать огромные суммы на нужды остров. При его непосредственной финансовой помощи, например, была проложена дорога через весь остров и розданы щедрые подарки многим местным жителям. Как уверял сам Крупп, на острове он позволял себе лишь «радость дружеских бесед в тени какого-нибудь живописного грота». Но гроты эти чем дальше, тем больше начинали напоминать интимные постройки библейского города Содомы.
Крупп организовал на острове что-то вроде молодежного клуба. Особо приближенных Фриц награждал золотой брошью в виде артиллерийского снаряда и снабжал юношей ключом от своих личных покоев. Иногда брошь заменяли массивной золотой медалью, на которой изображались две перекрещенные вилки наподобие клинков. Казалось, что сын во всю отыгрывается за все запреты отца и воинственные символы сознательно превращает в атрибут своих гомосексуальных игр.
Остров Капри и жаркое солнце Италии буквально сводили с ума эссенского промышленника, превращая пушечного короля в персонаж шутовского фарса с неизбежным трагическим финалом в конце.
Красивые мальчики на разный манер распаляли похоть Фрица Круппа, в то время, как три скрипача услаждали слух всех участников оргии. Оргазм сопровождался огнем фейерверка, и время от времени, пока мальчики были опьянены вином, а Фриц – страстью, фотограф делал один снимок за другим. Копии этих интимных фотографий тут же попадали в руки местного торговца, занимающегося распространением порнографии. Судя по снимкам, многие из любовников Круппа были ещё детьми. Таким образом, к греху содомии прибавлялась ещё и педофилия.
Воспаленная похотью фантазия Фрица не могла остановиться даже на этом. В своем грехе он дошел до прямого богохульства. Помимо грота на острове Капри в распоряжении Круппа был ещё и «Дом отшельника брата Феличи», где все те же мальчики для совершения развратных действий специально одевались в монашеские одеяния францисканского ордена, что, естественно, оскорбляло религиозные чувства местных католиков.
Скандал разгорелся, как пожар, и в 1902 году после необходимого расследования правительство Виктора Эмануила II попросило Фрица Круппа немедленно покинуть Италию и больше сюда никогда не возвращаться.
Казалось, что дело было решено полюбовно и пришло к своему логическому завершению. Дочери Фрица в ближайшую пасху должны были принять первое причастие, кайзер собирался присутствовать на испытаниях новых образцов пушек в Меппене, а сам Крупп собирался открыть промышленную выставку в Дюссельдорфе. Жизнь была расписана по дням и часам. Для рефлексии и переживаний не оставалось ни одной свободной минуты. В этот же год собирались пышно отпраздновать столетний юбилей пребывания города Эссена в составе Пруссии, во время которого кайзер и Крупп должны были произнести пышные поздравительные речи в адрес друг друга. Летом Фриц планировал посетить и королевскую регату в Кейле в качестве почетного гостя.
