Однако после четырехдневного артобстрела, который вели в основном французские батареи, 25 сентября началось новое наступление. Но и эта попытка прорвать оборону противника оказалась также неудачной. Осенняя кампания 1915 года дорого обошлась союзникам – они потеряли 250 000 человек. Потери немцев составили 140 000. Войскам предстояла ещё одна зимовка в окопах, и центр активности переместился в штабы.
Но окопная война начала постепенно диктовать свои условия и влиять на психологию людей. Кампании 1914/1915 годов привели к огромным потерям в кадровых армиях. На смену профессиональным военным пришла армия массовая, которая начала жить по закону больших чисел. Этот закон предполагал жизнь по инерции и стремление устроиться, приспособиться к любым условиям, ибо, как сказал Ф. М. Достоевский: «Ко всему-то подлец человек привыкает». Так, мирная жизнь проникла в войну, лишив её романтической героики и сделав будничной, а война приобрела в сознании людей перманентный характер. До 1914 года война в европейском сознании была возведена на некий пьедестал. Она была отгорожена от простой повседневности ореолом жертвенности и небывалого героизма, на который были способны лишь исключительные личности в силу своих особых душевных качеств. Сейчас же военным мог стать любой. Просто у обыкновенного человека не оставалось никакого выбора.
И люди погибали, чтобы захватить десяток метров чужой территории, сменить одну траншею с болотной грязью на другую. И каждую новую траншею надо было обживать как собственный дом, как единственное надежное прибежище в этом сумасшедшем мире. Такое ведение войны оскорбляло здравый смысл и достоинство человека, превращая его в червя.
Э. М. Ремарк в своем романе «На западном фронте без перемен» таким образом описал чувства простого солдата: «Фронт представляется мне зловещим водоворотом. Еще вдалеке от его центра, в спокойных водах уже начинаешь ощущать ту силу, с которой он всасывает тебя в свою воронку, медленно, неотвратимо, почти полностью парализуя всякое сопротивление…
Когда мы выезжаем, мы просто солдаты, порой угрюмые, порой веселые, но как только мы добираемся до полосы, где начинается фронт, мы становимся полулюдьми – полуживотными…
Мы превращаемся в опасных зверей. Мы не сражаемся, мы спасаем себя от уничтожения. Мы швыряем наши гранаты не в людей, – какое нам сейчас дело до того, люди или не люди эти существа с человеческими руками и в касках? В их облике за нами гонится сама смерть…
Мы укрываемся за каждым выступом, за каждым столбом, швыряя под ноги наступающим снопы осколков, и снова молниеносно делаем перебежку. Грохот рвущихся гранат с силой отдается в наших руках, в наших ногах. Сжавшись в комочек, как кошки, мы бежим, подхваченные этой неудержимо увлекающей нас волной, которая делает нас жестокими, превращает нас в бандитов, убийц, я сказал бы – в дьяволов…»
Происходил страшный процесс разрушения самого понятия личности. Именно в этой огромной гангренозной ране, называемой Западным фронтом, и развивалась бактерия, которая должна была в недалеком будущем обрушиться на мир в виде эпидемии немецкого фашизма.
«У нашего поколения не осталось великих слов», – обращался Д. Лоуренс к современникам. Эмиль Верхарн говорил с болью о «человеке, которым он был…». Смысл великих слов и светлых идеалов был окончательно потерян вместе с 1914 годом. Изменилась сама природа человека. Выражаясь терминологией Э. Фрейда, человек из страха перед чем-то огромным, воплощающим результат коллективного труда безликой массы, например, перед полутонными снарядами Круппа и, вообще, артиллерии, решил пойти по пути «идентификации себя с агрессором».
Гигантская оружейная корпорация Круппа, несмотря на мировую войну, была теснейшим образом связана нерасторжимыми деловыми обязательствами с английской оружейной компанией Альберта Виккера. Дело в том, что фирма «Фридрих Крупп» считалась основным поставщиком бронированных щитов и пластин как для артиллерии Её Величества, так и для королевского флота. Так, в бумагах английской фирмы «Виккерс» значились особые статьи расхода с краткой пометкой «К». По этим документам выходило, что Густаву Круппу англичане должны были платить приблизительно 60 марок за каждого погибшего немецкого солдата. Мужество, страдания, кровь – все превращалось в сухие цифры бухучета. По закону больших величин, человек становился в буквальном смысле числом.
Должно было неизбежно настать время окончательного расхристианивания европейского мира, время всеобщего возвращения к древним забытым языческим культам, ибо только язычество способно в полной мере воплотить тайные бессознательные страхи коллективного начала перед неведомыми темными силами. Но именно германский фашизм, его идеология, базировались на язычестве, отрицавшим всякое личностное начало и утверждавшим лишь власть безликой массы, слепо поклоняющейся одному жрецу или медиуму, напрямую связанному с этими тайными, темными силами.
Раз личность в этих условия потеряла хоть какую-то значимость, и всесильным стал упомянутый уже закон больших чисел, то эта форма титанизма могла вдохновить любого окопного червя на самые фантастические мечтания, порожденные в конец искаженной психикой простого солдата, для которого массовая гибель товарищей стала повседневностью.
Именно этот урок больших чисел, урок титанизма год за годом прекрасно усваивал капрал 16 баварского резервного полка Адольф Гитлер. В своих письмах, адресованных другу, он не только рассказывал о присуждении ему очередной награды, но и о том, что потом станут называть «окопной правдой».
«Я не мог, к сожалению, спать, – откровенно признается будущий фюрер. – В четырех шагах от моей охапки соломы лежит мертвый конь. Судя по внешнему виду, он лежит здесь уже минимум две недели. Он уже наполовину разложился. Наконец, сразу за ним расположена немецкая батарея, и каждые 15 минут две мины пролетают над нашими головами в черную ночь. Сначала они летят с воем и шипением по воздуху, а потом вдали слышны два глухих удара. Каждый из нас прислушивается. Ведь это слышишь первый раз в жизни. И в то время, как мы, тихо перешептываясь, лежим там, тесно прижавшись друг к другу, и смотрим на звездное небо, вдали слышится какой-то шум, сначала далеко, потом все ближе и ближе начинает грохотать, и отдаленные залпы пушек становятся все чаще, пока в конце концов не превращаются в постоянный грохот. Каждый из нас вздрагивает. Говорят, англичане совершают одну из своих атак. Со страхом мы ожидаем худшего, не зная ничего о том, что, собственно, происходит. Но потом становится спокойнее, и наконец адский шум прекращается полностью, только наша батарея с грохотом выпускает в ночь каждые 15 минут свой железный привет. Утром мы видим огромную воронку от мины. Через пятнадцать минут мы в пути…
Мы ползем вперед до опушки леса. Над нами с воем и свистом проносятся пули и снаряды, в клочья разлетаются вокруг нас стволы деревьев и сучья. Потом снова разрываются мины на опушке леса, и кучи камней, земли и песка взметаются вверх, огромные деревья с корнями вырываются из земли, и все задыхаются в желто-зеленом, отвратительном, вонючем газе. Мы не можем лежать здесь вечно, и если уж нам суждено погибнуть, то уж лучше подальше отсюда…
