– Это свинья, – сказал Черрик. – Я застрелил свинью.
– Я видел, – проворчал Локк.
– Этот старый черт…
Черрик не закончил. Он смотрел на пальцы, которыми тыкал в старика.
– Я коснулся его, – пробормотал он, ошеломленный тем, что увидел. На кончиках его пальцев осталась кровь, хотя на груди старика крови не было.
Локк, не обращая на Черрика ни малейшего внимания, развернул джип и рванул подальше от поселка по дороге, которая, казалось, за последний час заросла еще больше. Преследовать их, похоже, никто не собирался.
Крошечная фактория к югу от Аверто была единственным форпостом цивилизации, но и ее хватало. Здесь можно было увидеть белые лица и найти чистую воду. Штумпф, чье состояние по пути назад ухудшилось, попал в руки Дэнси, англичанина с манерами изгнанного графа и лицом, похожим на отбивную котлету.
Дэнси утверждал, что в лучшие времена был врачом, и, хотя доказательств своей квалификации не представлял, его право лечить Штумпфа никто не оспаривал. Немец нес всякий бред и порой вел себя агрессивно, но Дэнси, чьи ручки утяжеляли висевшие на них золотые кольца, похоже, с удовольствием усмирял буйного пациента.
Пока Штумпф бредил под москитной сеткой, Локк и Черрик пили в полумраке комнаты, освещенной одной лампой, а потом рассказали о своем столкновении с племенем. Когда рассказ был окончен, беседу продолжил Тетельмен – владелец складов в фактории. Он хорошо знал местных.
– Я тут не первый год, – сказал он, кормя орехами шелудивую обезьянку, вскарабкавшуюся к нему на колени. – Знаю, как у этих людей устроены мозги. Они могут вести себя глупо, даже трусливо. Но поверьте мне, они ни дураки, ни трусы.
Черрик хмыкнул. Непоседливая обезьянка уставилась на него пустыми глазами.
– Индейцы же не кинулись на нас, – сказал он, – хотя их было в десять раз больше. Это разве не трусость?
Тетельмен откинулся в скрипнувшем кресле и согнал зверюшку с колен. Лицо у него было серое и потрепанное жизнью, и лишь губы, постоянно присасывавшиеся к стакану, сохранили хоть какой-то цвет. Он похож на старую шлюху, подумал Локк.
– Тридцать лет назад, – сказал Тетельмен, – вся эта земля была их домом. Никому она была не нужна, они ходили, куда хотели, и делали, что хотели. В то время мы, белые, считали джунгли грязным местом, полным болезней. Нам тут было не нужно ни клочка. И, конечно, в каком-то смысле мы были правы. В джунглях полно грязи и болезней, но здесь есть ресурсы, которые нам теперь очень нужны: минералы, а может, и нефть. Теперь в них сила.
– Мы заплатили за эту землю, – сказал Локк, нервно потирая край треснутого стакана. – Теперь она наша.
– Заплатили? – фыркнул Тетельмен. Обезьянка заверещала у его ног, явно столь же изумленная этим утверждением, как и хозяин. – Нет. Вы заплатили лишь за закрытые глаза, так что можете взять землю силой. Вы заплатили за право драть индейцев в хвост и в гриву, насколько вас хватит. Вот что куплено за ваши доллары, мистер Локк. Правительство этой страны дождаться не может, пока каждое племя на этом субконтиненте не сотрут с лица земли вы или подобные вам. И не надо изображать из себя оскорбленную невинность. Я тут слишком давно…
Черрик сплюнул на голый пол. От слов Тетельмена у него вскипела кровь.
– Так почему же ты сюда приперся, раз такой охрененно умный? – спросил он торговца.
– По той же причине, что и ты, – скромно ответил Тетельмен, глядя на деревья за магазином. Их силуэты дрожали на небе, то ли от ветра, то ли от ночных птиц.
– И что за причина? – спросил Черрик, почти не пытаясь скрыть неприязнь.
– Жадность, – тихо ответил Тетельмен, все еще глядя на деревья. Что-то прошуршало по низкой деревянной крыше. Обезьянка, сидевшая у его ног, прислушалась, наклонив голову.
– Я думал, что смогу сколотить здесь состояние, так же как и вы. Дал себе два года. Три в крайнем случае. Это были лучшие годы за двадцать лет. – Тетельмен нахмурился. Какие бы образы ни мелькали у него перед глазами, они были безрадостными. – Джунгли вас разжуют и выплюнут, рано или поздно.
– Только не меня, – сказал Локк.
Тетельмен посмотрел на него влажными глазами и вежливо спросил:
– Вы так думаете, мистер Локк? Тут в воздухе витает вырождение. Я чую его.
Потом он отвернулся обратно к окну.
Что бы ни было на крыше, теперь у него появилась компания.
– Они ведь сюда не придут? – сказал Черрик. – Они нас не будут преследовать?
В вопросе, высказанном полушепотом, звучала скрытая мольба об отрицательном ответе. Как Черрик ни старался, ему не удавалось выкинуть из памяти вчерашние картины. Его преследовал не труп ребенка – как раз это он мог быстро забыть. Но старик, с его меняющимся на солнце лицом и ладонями, поднятыми так, словно на них зияли стигматы, – его забыть было не так легко.
– Не беспокойтесь, – сказал Тетельмен снисходительно. – Иногда кто-то из них наведывается сюда, чтобы продать попугая или пару горшков, но я ни разу не видел, чтобы пришло больше двух человек. Они этого не любят. Здесь цивилизация, она их пугает. К тому же они не обидят моих гостей. Я им нужен.
– Нужен? – переспросил Локк. Кому нужны эти человеческие останки?
– Им нужны наши лекарства. Дэнси их поставляет. И иногда одеяла. Как я сказал, они не так глупы.
Из-за соседней двери раздались завывания Штумпфа. Дэнси пытался его утешить и унять панику, но безуспешно.
– Вашему другу хуже, – сказал Тетельмен.
– Он нам не друг, – ответил Черрик.
– Она гниет, – пробормотал Тетельмен про себя.
– Что гниет?
– Душа, – произнес Тетельмен слово, дико прозвучавшее на его пропитанных виски губах. – Она как фрукт, знаете ли. Она гниет.
Крики Штумпфа служили тому подтверждением. Сохранившее здравый смысл существо не могло издавать такие полные разложения звуки.
Черрик спросил, больше желая отвлечься от издаваемого немцем шума, чем испытывая реальный интерес:
– Что они тебе дают в обмен на лекарства и одеяла? Женщин?
Такое предположение явно позабавило Тетельмена. Он засмеялся, сверкнув золотыми зубами:
– Мне не нужны женщины. Я слишком давно болен сифилисом.
Он щелкнул пальцами, и обезьянка опять вскарабкалась ему на колени.
– Душа, – сказал он, – не единственное, что гниет.
– Ну ладно, так что ты тогда получаешь от них в обмен? – спросил Локк.
– Предметы быта, – ответил Тетельмен. – Стрелы, горшки, циновки. Их скупают американцы и продают потом на Манхэттене. Все теперь хотят вещи, сделанные вымирающим племенем. Memento mori.
– Вымирающим? – повторил Локк. Слово было таким соблазнительным, что прозвучало почти как «жизнь».
