Рожа у него хмурая. Злая даже. Но моё появление существенно поднимает градус его настроения. Удивление переползает в неприкрытое веселье.
- В чём дело, Айсберг? - ржёт он. - Неужели по коридорам моего клуба бегают дикие кошки? Ты пришёл предъявить мне претензии?
Чувствую, как тяжесть в голове превращается в желание убивать. Делаю шаг вперёд.
- Да, можно и так сказать. Оставь девчонку в покое.
На лице Гремлина смена чувств, но самое выдающееся из них - тупое непонимание.
- Ты о чём, Берг?
- Не о чём, а о ком. Оставь в покое Вику.
Вижу, как заинтересованно вспыхивают глаза Гремлина, как заново он осматривает мой внешний вид.
- Победину, что ли? - тянет он время, и я почти слышу, как натужно скрипят извилины в его тупой башке. - Да брось, чтоб из-за какой-то там шлюшки...
Договорить он не успевает. Я наконец делаю то, о чём мечтал с тех пор, как Вика во второй раз вошла в его кабинет.
Молниеносно кидаюсь вперёд. Кулак летит прямо в ненавистную рожу. Но Гремлин лишь покачнулся и тут же присветил мне ответно. Губа взрывается болью, а на многострадальную рубашку капает кровь. Я хватаю бывшего соратника по рингу за грудки.
- Она моя! Запомни! Тронешь её хоть пальцем - убью, - последние слова говорю с тихой угрозой, но так, чтобы его проняло. Его пронимает - вижу по глазам.
- Остынь! - отбивает он мои руки, вырываясь из захвата. Делает шаг назад. - Вот чёрт, - морщится, прикасаясь к набухающим синим скуле и глазу. - Какая бешеная собака тебя покусала, Алекс? Хотя я знаю какая.
Несмотря на его нежелание конфликтовать, он не сдерживается и гадко ухмыляется, а я снова хочу его размазать по стене. Вбить в пол. Выкинуть в окно.
- Тихо-тихо! - предугадывает он моё желание и уворачивается, увеличивая расстояние между нами. - Остынь, говорю, и успокойся.
Сжимаю руки в кулаки и делаю несколько вдохов-выдохов.
— Я хорошо тебя знаю. И твою манеру доставать девушек — в том числе, — произношу уже почти спокойно — холодным голосом, от которого обмерзают внутренности у всех, кто знаком со мной поближе. Гремлин — из их числа. — Что бы там себе ни навоображал, — забудь о ней. Вика сказала «нет» — и это достаточный повод, чтобы оставить её в покое.
— Судя по всему, тебе она сказала «да», — толстые губы Громилова влажно блестят и снова растягиваются в глумливой усмешке, но, видимо, мой вид заставляет его пойти на попятную. Гремлин поднимает руки вверх в примирительном жесте. — Да понял я тебя, понял. Можно было и без рукоприкладства обойтись. Цивилизованные же люди, свои же, братан, — пытается он лебезить, не желая связываться со мной.
Правильно. Лучше не стоит.
В моём кармане, надрываясь, звонит и вибрирует телефон. Я достаю его и прижимаю к уху.
— Что?! — спрашиваю и, выругавшись сквозь зубы, под сбивчивые объяснения водителя на том конце, спешу на выход.
23. Виктория
Я бегу по длинному коридору к выходу.
Обида, злость, ненависть, возмущение, презрение - в том числе и к себе - клокочут в груди адской смесью. Требуют выхода. И немедленно. Порвать кого-нибудь в клочья, разметать по стенам ошмётками, поджечь и жарить, нет не на медленном огне, а напалмом, чтобы смотреть как он орёт и корчится.
Просто безумно хочется кого-нибудь убить. Кого-нибудь конкретного. С презрительным ледяным взглядом, с наглой улыбочкой. Выцарапать глаза. Выдрать с мясом эту прядь, что вечно падает ему на глаза.
Воображение услужливо рисует картины расправы одна красочнее другой, а вот думать не получается.
Только не о Берге, иначе я действительно сойду с ума. Я ничего не понимаю. Это было похоже на умопомрачение, на параллельную реальность, на бред, на наваждение, на что угодно только не на правду. И меня предало собственное тело. Я не могу в это поверить.
Не получается осознать, что произошло только что в кладовке. Но то, что произошло до этого, безжалостно вклинивается в поток моих кровожадных мыслей: Ванечка. Я подвела ребёнка.
В груди моментально становится тесно. Отчаяние мешает дышать.
Прижимаю трясущиеся руки к груди. И ноги становятся ватными. Я обещала Ленке достать денег и не достала - вот что по-настоящему страшно.
- Девонька, с тобой всё в порядке? - окликает меня на рамке металлоискателя пожилой охранник.
- Да, всё в порядке, Василий Степаныч, - выдавливаю довольно убедительную улыбку.
- Что-то ты бледная какая-то. Приключилось что? - он заботливо выходит из своей будки. Но на моё счастье его окликают по поводу каких-то неподходящих ключей. И он, покачав головой, идёт не ко мне.
- Всё хорошо, правда, - машу я рукой на прощание и выхожу на морозный воздух.
Всё хорошо. Всё просто замечательно. Пытаюсь вдохнуть поглубже, успокоиться, решить, что же делать дальше. Но мысли скачут кузнечиками. Куда бежать? Что придумать?
Презираю себя за то, что так необдуманно вечно бросаюсь словами. «Вырву из глотки деньги». Ага, вырвала. Уж, молчала бы! Плевать этим богатеньким на проблемы бедных. И Берг этот, такая же падла, как Гремлин. «Продалась бы подороже».
И снова закипает ярость. А взгляд падает на его машину, припаркованную чуть не у самого входа.
И мысль даже не возникает. Она оформляется в решимость уже после того, как я возвращаюсь. И бита, взятая в каморке отсутствующего Василия Степановича, превращается в убедительный аргумент бедной девочки против богатых дяденек. Как булыжник в руках пролетариата.
Первым ударом проминаю капот молчаливо оскалившегося Зверя. Очень красиво вышло, ровно по центру. И даже не срабатывает сигнализация, что меня только воодушевляет.
- Продешевила, говоришь? Может быть. Сколько стоит эта стекляшка? - бью со всей силы по хрустальной фаре. Со следующего взмаха разлетается и вторая. - Надеюсь, дорого.
И ещё один взмах - и на снег отлетает боковое зеркало. Дверь расцветает чёрным цветком живописной вмятины.
- Ты охренела что ли?! - с водительского места выскакивает невесть откуда взявшийся мужик. Но машина огромная, как корабль, а я с другой стороны.
- Вам, сукам богатеньким можно тачки за десять миллионов, - я успеваю со всей силы шарахнуть по лобовому стеклу. Жаль, не пробила с одного раза. - А ребёнок останется слепым, потому что его матери неоткуда взять жалких двести пятьдесят тысяч на операцию.
Следующий удар приходится на очередную дверь, пока мужик поскальзывается и падает на повороте. А потом и заднее стекло покрывается мелкой сеткой трещин под натиском тяжёлой биты. И здесь уже он хватает меня, но я выворачиваюсь. Только тщетно. Мужик и сильнее, и проворнее.
- Ты какого хрена творишь? - швыряет меня на снег. Отпинывает подальше моё орудие. Наседает коленом, больно выворачивает руку. - Офанарела совсем?
