— Ваша Милость, простите меня, — топчется в дверях Фелисия, и вид у неё такой, что она сейчас или заплачет, или бухнется передо мной на колени. — Миледи, если вы сейчас же не явитесь…
— Да иду я, иду! Скажи Его Величеству, что у меня чулок пополз, живот прихватило, колесо спустило, не знаю, сама придумай что-нибудь, Фелисия.
— Господин Шако, последний вопрос, — поворачиваюсь я, когда дверь за ней всё же закрывается. — Вы же подсыпаете что-то Маргарите, чтобы она не беременела, правда?
— Это приказ Его Величества, — кивает он. — И не должно вас беспокоить.
— Я сама решу о чём мне беспокоиться, господин Шако.
— Простите Ваша Милость, — склоняет он голову.
Вот то-то же. А то ишь, решил он мне дерзить, эскулап несчастный.
— И это же средство используют в Белых домах?
— Возможно, — так и стоит он, уткнувшись в грудь своей бородёнкой.
— И мужья, что желают избавиться от своих жён как от бесплодных, ведь тоже что-то им подсыпают, правда?
— Возможно. Хотите знать состав? — бросает он на меня внимательный взгляд.
— И не только. Дайте мне это средство.
— Но Ваша Милость, — растерянно качает он головой. — Я не… могу.
— Можете, господин Шако, — подхожу я в плотную. — Это не значит, что я собираюсь его принять. Я хочу знать, как оно выглядит, в чём растворяется, чем пахнет. И если слова, что вы сказали о Его Величестве, не пустой звук, вы сделаете это. Очень надеюсь, что этот разговор останется между нами, — показываю я на дверь. — И буду очень признательна, если средство от головной боли, которое вы мне принесёте, окажется эффективным и безопасным для будущей матери наследника престола, господин Шако. И не принесёт вреда моей камеристке, мадемуазель Маргарите, что мучается с похмелья.
«В общем, как-то так», — выдыхаю я, глядя как эскулап поспешно откланивается и уходит.
«Наследник! Наследник! Хрен вам всем, а не наследник!» — закрывшись в ванной глотаю я сразу две таблетки своих проверенных контрацептивов.
Быстренько припудриваюсь, и не просто бегу, несусь, туда, где в какой-то беседке в глубине сада ждёт меня Его Истосковавшееся Величество. Ещё ждёт и, как огнедышащий дракон, изрыгает проклятья, которые я слышу, едва свернув на гравийную дорожку.
Будет жив — нарожает себе наследников сколько хочет. Вырастит, воспитает. А я не позволю девчонке остаться без мужа, беременной или на руках с дитём, за которым только ленивый в этом мире не будет охотиться.
Глава 20
Вид слуги, с мокрым пятном на груди и поломанными цветами, чудом удержавшимися на его ливрее, пожалуй, красноречивее слов.
— Катарина, — рычит король, выгоняя слугу прочь. Но я успеваю остановить парнишку и снять эти цветы, явно собранные на соседней клумбе и явно пока Его Не Умеющее Ждать Величество томилось в ожидании и решило меня порадовать букетом.
— Они великолепны, мой король, — впихиваю я обратно в вазу невинно пострадавшие ромашки. — Я приношу свои глубочайшие извинения за опоздание, но я тоже готовила сюрприз. Тебе понравится, — шепчу я ему на ухо, а потом беззаботно занимаю место за столом.
Понятия не имею что это будет. Но неужели я да не придумаю чего-нибудь, что ему понравится.
В ответ только одна его красиво изогнутая бровь уползает на лоб, вторая, напротив, злобно опускается вниз. И эта борьба противоположностей на его лице, этот Инь и Ян его бешенства, когда он мучается убить меня или поцеловать и одинаково хочет и того и другого... ну что сказать, они великолепны. Но поцелуя он не дождётся. Потому что не стоило пропускать вечернюю летопись. Потому что нельзя безнаказанно оставлять на моей заднице отпечатки губной помады. Потому что… по хрен мне на каком боку у тебя тюбетейка.
— Как тебе Маргарита? — проглотив, выдохнув, выпустив пар из ноздрей, садится Посылающее Мне Лучи Гнева Величество, расправляя на коленях салфетку.
Да ладно! А придушить? Сомкнуть в дрожащих пальцах мою тощую шейку? Услышать, как хрустнули позвонки? А потом раскаяться, зарыдать над моим обмякшим телом? Нет? Какой ты скучный, мой дорогой. Но, может, хоть мясо нам подадут с кровью? На завтрак. И тогда я согласна вести светские беседы.
«Тоже нет? Обычный континентальный завтрак?» — разочаровано разглядываю стол. Значит, не зря я не доверяю худым поварам.
Но беседы, так беседы. Только сразу этот выпад с Маргаритой — мимо. Не Мастер ты, Гога. Ох, не Мастер. Но теперь мой выстрел. И продолжу я, пожалуй, не в «морской бой», а сразу контрольный в голову.
— Она великолепна, Ваше Величество, — рассматриваю я варёные яйца, сыр, выпечку, нарезанные колбасы. — И по уши влюблена в генерала Актеона.
Да, вру. Понятия не имею как относится Марго к Суровому Ведмедику, но о том, что он к ней неравнодушен, знает, а потому, если правильно расставить акценты… В общем, ох, не вовремя ты решил сделать этот глоток, Гога. Ох, не вовремя!
— Нет, ты, конечно, ей тоже немного нравишься. Вот на столечко, — показываю я пальцами толщину с большую книгу, но потом, якобы подумав, соединяю их до расстояния в несколько миллиметров. — Но сердцу ведь не прикажешь. А в её сердце твой преданный пёс Барт. То есть прости, это же ты Пёс, а он, кажется, Медведь, но ты понял, надеюсь, что я хотела сказать обо всём этом вашем зоопарке.
Покраснев, как варёный рак, Его Поперхнувшееся Величество с трудом, но всё же мужественно проглатывает нечто свежевыжатое, что он там обычно пьёт на завтрак, отставляет стакан и нет, не разглядывает меня — прикидывается мелком «Машенька», густо очертившим вокруг меня замкнутый круг. В общем, хана мне, жалкому таракашке.
— Маргарита и Барт? — наконец, культурно прокашлявшись в салфетку, хрипит он.
С трудом сдерживаюсь, чтобы не показать ему средний палец. Ну и кто у нас тут теперь ревнивый? Неприятно, да, знать, что трахаешь её ты, а любит она другого. Ну или что моё кунг-фу сильнее твоего.
— Он бы не посмел.
— Не посмел что? — радостно обнаруживаю я в ведёрке со льдом что-то подозрительно похожее на шампанское. И тыкаю пальцем в запотевшую бутылку.
— Ты лжёшь, — подзывает он слугу, и когда тот наполняет только мой бокал, опять поднимает свой стакан с чем-то цвета свежеперемолотого фея, делает глоток, морщится, а потом только продолжает: — Нет, она лжёт. Барт никогда не взял бы то, что принадлежит мне.
«Так Его Святая Простота считает, что Барт просто трахал девчонку без разрешения?» — мурлычу я от счастья, глотая холодный, щекочущий нёбо напиток. Подозревает своего генерала в непослушании? Это потому такие муки на лице, что лучший друг взял без спроса самокат и сломал? Или что они с самокатом теперь лучшие друзья?
Но, отпив добрую половину своего искрящегося напитка, я ставлю на стол бокал и понимаю, что, глядя на меня, думает он не об этом. Не той головой. И только об одном: о легендарной, героической, годящейся войти в анналы истории, записи в летописи. И немедленно. Ведь теперь у него зуд доказать мне, что он очень даже и ничего. Что он очень даже и лучше всех, а не только Барта.
