— Я напредки, — усмехаюсь я. — На будущее. Вдруг пригодится. Часто она тут бывает?
— Каждый месяц. Со всего города сегодня потянутся к ней сюда, кто непраздный, а от ребёночка хочет избавиться, — ссыпает Ваби в гарчик перебранный изюм. — Но она кого принимает, а кого не берёт. Сама решает. А ежели какие наросты, бородавки есть — те завсегда сушит. Тоже напредки тебе, — хитро улыбается она.
«Ведьма, она и есть ведьма, — вздыхаю я. — Убить она может. Засушить. Вытравить. Отнять. Не зря же говорила, что только зло в ней и осталось. Как только король ей Машку доверил? Хотя… лучше неё, наверно, Машку никто и не защитит. Она одна понимает и растущую в ней силу, и все те опасности, что эта сила с собой несёт».
— А вот и она, — выглядывает в окно Иветта и крестится ромбом. — Легка на помине. Ещё ортовы ети с углов не падали, а она уж тут как тут. И мадам Соня вышла её встречать.
— Сейчас по клетям пойдут, — показывает наверх Ваби. — Здесь с этим строго. В еду — капли. А ежели какая пенязь расписку дала, а всё равно понесла, так на то и ведьма.
— Пенязь — это что? — ссыпаю я в гарчик свою кучку.
— Мелкая монета, но так у нас про всякое непослушное чадо говорят.
«А ортовы ети — это типа «черти», — добавляю я по себя. И радуюсь, что не наткнутся они там на меня. Узнает Эрмина меня или нет, а рисковать не хочу. Кто знает, что у неё на уме.
Так до обеда и обхожу стороной то крыло, где ведёт приём старая карга.
А к обеду приезжает повозка с тканями. И сопровождают этот заказ на пошив белья для столичных госпиталей лично Элизабет Лемье и Феодора Фогетт.
Вот о чём они говорят в кабинете мадам Сони мне бы очень хотелось узнать, но как та лиса я хожу вокруг и около закрытых дверей, но ни слова услышать мне так и не удаётся.
И я аж подскакиваю от неожиданности, когда дверь кабинета резко открывается.
— Лола, — подзывает меня мадам Соня. — Позови-ка мне Конни.
— Хорошо, — проявляя исключительное послушание, бегу я исполнять. И нос к носу натыкаюсь в коридоре на Эрмину, которая и сама уже ведёт растерянную Конниигейл в логово светских львиц. И к счастью, они так заняты беседой, что обе не обращают на меня никакого внимания.
— И как оказалась здесь, ты тоже не помнишь, я правильно поняла? — спрашивает Эрмина, когда рискуя, я пристраиваюсь им вслед.
— Нет. Эту историю про сгоревшее поместье мне придумали здесь. Взяли из какой-то старой газеты, — презрительно усмехается Конни. — Имя тоже выдумали. Но огонь, удушливый дым и пылающая мебель мне действительно порой снятся. Первые дни здесь я каждую ночь просыпалась в ужасе, вот кто-то и вспомнил о том, что читал о пожаре в богатом поместье. Тогда и решили, что я та самая Коннигейл де Артен.
— Ну, что ж, — собственноручно открывает ей Эрмина дверь кабинета. — А почему бы и нет.
И больше я снова ничего не слышу. И не знаю почему, но мне это совсем, абсолютно, нисколечко не нравится — такое внимание к этой надменной выскочке. И той самой способностью головы чувствовать жопой — интуицией ощущаю, что пахнет это керосином. Что не к добру это, ох, как не к добру.
Но стоять у кабинета мне больше не дают. Старшая по швейному цеху девушка уводит меня распределять объёмы работ. И до самого вечера мне и головы некогда поднять от швейной машинки.
Деньги хоть и обещают за выполненную работу небольшие, но это деньги, которые в любом мире на дороге не валяются. И раз уж умею я вставлять нитку в иголку, регулировать высоту лапки, заправлять челнок и крутить ручку швейной машинки, то от возможности заработать не отказываюсь. Хотя и думаю за работой о том, что вечером мой король приедет снова. Потому что просто не сможет не приехать — так я в нём уверена.
И зря стою весь вечер у окна лестницы. Зря всматриваюсь в лица снующих по центральной площади людей. Зря силюсь рассмотреть в пустом небе луну.
«Новолуние!» — звучит в голове ответ Ваби на мой вопрос как люди узнают, что должна приехать ведьма.
Снова чувствую себя чужой, брошенной и одинокой. И снова ругаю себя за то, что так щедро позволила себе скрыть от Гошки правду. Потому что тоскую по нему. Очень тоскую. А вечер — время меланхолии. Именно вечером труднее всего держаться намеченных планов. Хочется плюнуть на всё, махнуть рукой и была ни была.
И пойти бы в гостиную, выпить, забыться и дождаться его там, но из головы всё не идут Эрмина почти в обнимку с Конни, из души — тревога, а из груди — тяжёлые вздохи. Да и вообще ничего не хочется.
— Лола!
Я вздрагиваю на мужской голос и поспешно поворачиваюсь.
— Тэфил? — Чёрт! У них с Георгом так похожи голоса.
Глава 20. Даша
— Вы не присоединитесь к нам? — протягивает он руку.
— А Его Величество? — принимаю его горячую ладонь.
— Нет, его сегодня не будет, — склоняясь, прижимается он к моей руке губами, не сводя с меня глаз.
И у меня язык не поворачивается его дальше расспрашивать. Ведь он всё равно не ответит. А я и так уже проявила излишнюю заинтересованность.
— Значит, Лола? — так и не отпускает он меня, помогая спуститься по лестнице.
— Значит, Гриф?
— Это моя настоящая фамилия. Тэфил Алабастр Гриф.
— Простите, — не могу сдержать я смешок на его второе имя, напомнившее мне «алебастр». Хотя Белоголовый, наверно, как раз от названия этой белой гипсовой смеси и пошло. А уже красить до белого длинную чёлку и убирать её в хвост на затылке, как у викинга, он придумал сам.
— Ала Бастрос — название местности, в которой я родился и вырос. В краю известковых пещер, стране Серых Скал и белых домиков, украшенных ракушечником.
— Вы с Дуоса, Тэфил? Со Второго континента? — моментально вспоминаю я где находится Страна Серых Скал — рядом со Страной Болот.
— А вы неплохо разбираетесь в географии, — ведёт он меня по коридору.
— Спасибо, но на самом деле отвратительно, — улыбаюсь я. — Похватала по верхушкам. Но кое-какие названия действительно запомнила. На всякий случай.
— На случай, если снова придётся бежать? — белозубо улыбается он в ответ.
— Возможно, — пожимаю я плечами. — Но если вы хотите услышать мою историю появления в Белом доме, то я её вам всё равно не расскажу.
— И правильно. Ваша загадочность куда интереснее, чем какая-то глупая история, например, про древнее проклятие и сожжённый лес. Знаете, такую?
Вот чего я точно не знаю, так это что ему ответить, потому что звучит в его голосе нечто такое, от чего холодок бежит по спине. Неужели он догадался? Совру — и буду тонуть как в трясине в этой лжи. А скажу правду и придётся покаяться во всём остальном. И я выбираю нечто среднее — полуправду.
