— Я знаю, знаю, что грязный, — преодолею я последние пару метров что нас разделяют, зароюсь лицом в твои волосы, вдохну твой запах. Твой настоящий запах, где лёгкий бриз твоих духов смешается с теплом твоей кожи и останусь в нём навсегда. Навсегда. С тобой…»
Я даже не поняла снится ли это мне или нет, когда кто-то уверенно потряс меня за плечо.
— Тс-с-с, — прикладывает палец к губам Ваби, когда, ничего не понимая со сна, я узнаю её. — Одевайся. Быстрее! Быстрее! И пошли.
— Что? Куда? — сажусь я на кровати, оглушённая, сонная, ничего не соображающая.
— Потом будешь задавать вопросы. Одевайся! — кидает она мне платье. И пока я его натягиваю, поспешно засовывает остальные мои вещи со спинки кровати и всякую мелочёвку с тумбочки в мешок.
— Что случилось? — натягиваю я ботинки на босу ногу, но она снова прикладывает палец к губам.
— Некогда болтать, — подталкивает меня в спину Вабария, направляя к выходу.
Я спускаюсь по лестнице на цыпочках, последовав её примеру, чтобы не стучать каблуками. И поёжившись от ледяного холода, встретившего нас за дверями заведения, просто следую её указке садиться в поджидающий экипаж.
— В деревню, — сообщает она громко, словно нарочито, подталкивая меня, чтобы закрыть дверь и даёт отмашку кучеру.
— Да что за херня? Ой! — вскрикиваю я в темноте, наткнувшись на живого человека.
— Тихо ты, не ори, — дёргает меня за юбку сильная рука, усаживая рядом с собой, когда я по голосу узнаю Худышку Джейн.
— Ни хочу я ни в какую деревню. Какая ещё деревня? Ваби, что за хня?
— Лола, заткнись! — осаживает меня Джейн. — Или как там тебя на самом деле зовут? Не важно. Мы едем и не в деревню. Спрячем тебя пока у моих родных. А там, когда всё утихнет, видно будет.
— Да что утихнет-то? — ничего не понимаю я.
— Всё. Продали тебя. За огромные деньги этому Брину. Там можно было весь бордель купить, сколько он за тебя отвалил мадам Соне золотом. К утру его люди должны были тебя забрать и доставить к нему, но мы его опередили.
— О, господи, — трясу я головой, словно всё ещё пытаясь проснуться. — Да зачем я этому Брину?
— Это ты потом у него спроси, при случае, если он тебе представится, — хлопает она меня по колену. — А пока делай, что тебе говорят. Я видела это не раз. И как продавали. И как покупали. Вот только девчонок тех уже больше никогда не видела. И что с ними делали за такие деньги мне тоже, простите боже, — креститься она, — неведомо. Потому я это и знать не хочу.
— Значит, мне нужно просто где-то отсидеться? Спрятаться на несколько дней?
— Да, и сидеть тише воды, ниже травы и не отсвечивать.
— А потом? — крутятся мои мысли как заезженная пластинку по кругу.
— Я же сказала: а потом видно будет, — повторяет Джейн.
— Одно точно: в бордель тебе больше возвращаться нельзя, — привыкнув к темноте кареты я даже вижу, как кивает мне с сиденья напротив Ваби.
— Где же я буду жить? Что делать?
— Давай решать вопросы по мере поступления, — устав бороться с моей растерянностью, отмахивается Джейн. — Сейчас мы делаем вид, что уезжаем из города, но на самом деле сделаем крюк и по другой дороге вернёмся в столицу. Поняла?
— Поняла, — киваю я, хотя на самом деле ни черта не поняла.
Впрочем, никто мне ничего объяснять больше и не собирается.
Спустя долгое время, когда за окном уже начинает светать, экипаж, наконец, перестаёт грохотать колёсами по булыжной мостовой спящего города, и мы с Ваби выходим. И ещё долго идём пешком, ёжась от зябкого холода, поскальзываясь на инее, покрывшем к утру влажные камни мостовой и петляя как зайцы по узким проходам между домов, прежде чем останавливаемся у большого дома с вывеской «Выпечка Монро».
— Пошли, — встречает нас Худышка у чёрного хода. И вручает мне мой мешок с вещами, про который я в этой суете и спешке совсем забыла.
Из этой красивой булочной в такую рань уже вовсю доносится запах свежей выпечки. Но скупо, коротко поздоровавшись с удивлёнными хозяевами, Джейн тянет меня вниз, в подсобку, в глухой и тёмный подвал, подсвечивая нам путь прихваченной по дороге лампой.
— Вот здесь пока будешь жить, — показывает она на топчан и ставит на грубо сколоченный стол лампу. — Мне надо возвращаться. Но я ещё зайду. Это Мона, — оборачивается она к худенькой девушке, которую я из-за монументальной фигуры Джейн и не рассмотрела. — Всё что тебе нужно, спрашивай у неё. Ну, я пошла. Не скучай.
И, не оглядываясь, выходит.
— Джулия, — бежит за ней вдогонку Мона, оставляя меня одну.
А мне ничего не остаётся, как только плюхнуться задницей на продавленный топчан и схватиться за голову.
Это точно происходит со мной? И что вообще происходит?
Глава 22. Георг
— Барт, вставай! Вставай, лохматая задница! — отправив слугу, сам пытаюсь я разбудить спящего мертвецким сном Актеона.
— Ты охренел что ли? — продирает он, наконец, глаза, садясь на кровати. — Сколько времени?
— Я тебе не кукушка, время сообщать, — сажусь и я на угол его кровати. — Рано.
— Что случилось? — видимо, не увидев на моём довольном лице признаков грозящей нам смертельной опасности, падает он обратно на подушку.
— Я нашёл её, Барт! Нашёл! — едва сдерживаюсь я, чтобы не закричать: «А-А-А-А-А!» во всю глотку.
— Как нашёл? — подскакивает Барт и уже таращится на меня вполне осмысленно и с нескрываемым удивлением.
— Это было так очевидно, — выдыхаю я, радуясь, что всё, можно сказать, позади. — Скажи, ну куда ещё могла пойти девушка, не имея ни связей, ни денег, ни друзей?
— Чёрт побери! — хватается за волосы Барт. — Ну, конечно! В Белый дом!
— И ведь не я, идиот, а Гриф догадался первым. И под предлогом развеяться затащил меня туда.
— Серьёзно? — приглаживает свои жёсткие взъерошенные со сна лохмы мой друг.
— Серьёзнее не бывает. И я ведь узнал её, почувствовал, но почему-то засомневался, дрогнул, не поверил. Но потом я увидел вот это, — вручаю ему куклу с обрезанными волосами.
— И что это значит? — удивлённо рассматривает он неровно остриженные концы.
— Ты же знаешь, как зовут эту куклу?
— Кажется, Лола, — кивает он.
— И Дарью теперь тоже, — киваю я. — У неё короткие светлые волосы. И когда-то у этой куклы тоже была коса.
— Мариэль её обрезала? — поражённо пучит он глаза.
— Буквально вчера. И сожгла в камине, как пояснила её служанка.
— Сама? И что тебе сказала на это Машка?
— Она всего лишь маленькая девочка, Барт. Что она могла сказать? «Не знаю», — пожимаю я плечами, копируя жест дочери. — А ещё я нашёл вот это.
