— Юлька, значит? — смеётся она чистым как колокольчик смехом, косясь на сестру.
Она и вся такая, эта младшая Юлькина сестра. Чистая. Скромная. Аккуратная. Правильная. Стержневая. Несмотря на свою хрупкую внешность, смешливость и очень мягкие женственные черты лица.
И пока мы поднимаемся по лестнице с моим нехитрым скарбом, я думаю о том, что в нашем мире таким «штучным» девушкам как Мона или очень сильно везёт, потому что они привлекают к себе только исключительно разборчивых мужских особей. Как правило, состоявшихся мужчин, понимающих толк не только в женской красоте, но и ценящих характер. Всю жизнь, женившись, они потом носят их на руках и балуют.
Или наоборот, они очень рано выходят замуж за каких-нибудь развязных наглых «плохишей», и тянут на себе безропотно семью, а ещё терпят измены и издёвки этого козла, который прекрасно понимает, что не достоин такой женщины, ищет утешения у тех, кто попроще, и всю жизнь испытывает на себе давление этого незримого превосходства сильной женщины.
«Надеюсь, в этом мире ей повезёт», — выдыхаю я на пороге крошечной светлой комнатки с окном, которой, видимо, и предстоит пока стать моим новым домом.
— Тут до центрального собора десять минут пешком, пять — бегом и полчаса, если на тебе разноска с пирожками, — выглядывает Юлька-Джейн на оживлённую улицу, шум которой слышен даже сквозь закрытое окно. — Я всё детство с этой котомкой на плече провела. Пироги с грибами! Кулебяки с каплунами! Конверты с сыром! Ватрушки с повидлом! — изображает она зычным голосом зазывалу на свой товар.
— Я поняла тебя, Юлька, — киваю я.
— Я тоже, — всё так же мягко улыбается Мона. — Лола у нас новая разносчица.
— Ты только первое время Нила с собой бери, — даёт указания Джейн. И хоть я понятия не имею кто такой Нил, но внимаю. — А то голытьба налетит и деньги отберут, и пироги расхватают. А он хоть молчаливый, но сильный, рослый и все его знают и уважают. С ним тебя не обидят. Для охраны в самый раз.
— Жаль, что мне вернуться нельзя, — растрогавшись, обнимаю я её на прощание.
— Нашла о чём горевать, дурища, — похлопывает она меня по спине. — Давай, не дай нашего короля в обиду этой выскочке. Ты же богами ему посланная, и нам заодно, а не просто какая-то проходимка. Не на погибель, а во спасение этой стране дарованная, а может, и всему миру. Так что мы на тебя надеемся. И мне, глядишь тоже за это где-нибудь зачтётся, — подмигивает она уже выходя.
Глава 27. Георг
Трудно чувствовать себя уверенным в своей правоте, когда единственный человек, что тебя поддерживает — маленькая девочка, которой, ещё и пяти лет нет.
Когда весь мир словно озлобился, ощетинился и злобно рычит, не пуская туда, куда рвутся и душа, и сердце. Когда лучшие друзья вдруг стали врагами. Когда я вдруг стал один против всех. И против друзей. И против врагов.
Когда просто остался один.
Но, как сказала бы Дашка: жизнь — дерьмо, но я с лопатой.
И я не сдаюсь и не собираюсь.
— То есть куда делись шарфы, которые ты видел на её шее, она не помнит, — засунув руки в карманы, расхаживаю я по кабинету. И уже даже не пытаюсь убедить в чём-то этих трёх остолопов: Барта, Грифа и Шако, просто взываю к их разуму. — И что произошло во время ритуала — тоже. Даже фея ни одного по имени не назвала. Шарахнулась от Карла как от чумы, вернее, от предложенной им папироски. Но зато о том, как я звал её Заноза — помнит. Как она избила меня тапочком — знает. И что там ещё? — оглядываюсь я на Барта. — Как она убедила тебя ухаживать за Марго, кажется, тоже её осенило.
— Это называется ретроградная амнезия, — протирая очки, явно исключительно для того, чтобы не смотреть мне в глаза, отвечает за Барта Шако. — События предшествующие травмирующему — забываются. А травмирующим было для неё перемещение. Поэтому ни прошлая жизнь, ни последний разговор с Бартом — ничто в памяти не осталось. Только отрывки воспоминаний.
— Угу, — киваю я. — А ты что скажешь, Гриф? Ты, который разговаривал с ними обеими. Единственный, кто из присутствующих её видел. Лолу. Была она похожа на девушку с амнезией, которую ей все так легко приписывают?
— Мне трудно судить, Георг, — он даже свою вечную ухмылочку с лица стёр, хотя сидит, как и прежде, на столе, а не как все нормальные люди на стульях. — Я никогда её не видел, настоящую Дашу. Только на фотографии и только как Катарину.
— И где эта фотография? Барт?
— Она забрала её с собой, — пожимает он широкими плечами, развалившись на стуле как настоящий медведь. — И мне очень жаль, что я болел и ту другую девушку не видел. Сейчас мне тоже не с чем сравнить, Георг.
— Это похоже на разговор слепого с глухими, — совершенно обессилев от бессмысленности происходящего, поворачиваюсь я к ним спиной и подхожу к окну.
Как быстро стало темнеть.
Как некстати зарядил этот дождь.
Дороги расклякли. Дрова, сено, припасы — всё, что некуда или не успели убрать, мокнет. Люди болеют и с каждым днём ненавидят меня всё больше.
И уже не наступление зимы, а неизбежность войны давит неподъёмным грузом. Никогда со времён Проклятого Алказара мы не были так близки к краю.
Ещё эта ортова реформация церкви. Эта огова борьба за независимость и права магического сообщества.
«Сообщества! Две знахарки-предсказательницы, одна ведьма и семьдесят восемь фей — то ещё магическое войско», — горько усмехаюсь я.
У фей при первом же морозе обмёрзнут крылья. Они оказались совершенно не приспособлены к зиме.
Аката думает только о Зеноне. Даже пока они с Шако колдуют над его снадобьями, мечтательно вздыхает. И не увидела ничего и близко магического в этой Конни, хотя и этому тоже нашли объяснение, что и её душа, и тело теперь якобы с одного мира.
Её предприимчивая бабка, Старая Аката, набивает карманы, продавая любовные эликсиры и защитные амулеты и не смогла ответить ни на один мой вопрос внятно. Только как всегда напустила туману: «Годелин будет третьей, но не лишней. Свадьба принесёт мир».
Как я ненавижу это всё!
А про Эрмину, слетевшую с катушек от этого предсказания, и вообще молчу.
Ей кажется, что я схожу с ума, но, по-моему, она ополоумела больше. И чем меньше она знает, чем тише сидит там в своём Мёртвом лесу, тем мне спокойнее. Всё, что она смогла, она уже сделала: посеяла такие сомнения и раздор в моём ближайшем окружении, что я перестал её понимать. Перестал доверять. И первый раз за всё время сомневаюсь на чьей она стороне. Похоже, как всегда, на своей собственной.
— Георг, если эта Лола — твоя Даша, то зачем тогда она сбежала? — снова подаёт голос Гриф.
— Сбежала?! — выдыхаю я как огнедышащий дракон и стискиваю кулаки. Сколько раз я уже слышал эти обвинения, что уже устал возражать. — А если ей пришлось? Если ради неё там тёрся этот Брин? Или это у меня теперь паранойя?
