— Для кого? — усмехаюсь я.
— Вся всех. Для тебя. Для нас. Для этой страны. Мы не сделали ничего плохого. И никогда не замысливали ничего против тебя. Только за. Мы желали вам счастья, когда ты женился на Аурелии. Сделали всё для вашего спокойствия и благополучия, когда ты женился на Катарине. Феодора о своём сыне заботилась меньше, чем о тебе. И сейчас единственное, чего мы добивались — чтобы ты был счастлив. Счастлив с той, которую ты выбрал сам.
— Тогда удачный момент с ней познакомиться, — показываю я рукой на Дашу. — Дарья Андреевна Смирнова, прошу любить и жаловать. Моя будущая жена и королева этой страны.
В комнате и так стояла тишина, но, когда все поворачиваются к Дарье, кажется, становится ещё тише.
— Вот только одна неувязочка, — продолжаю я в этой гробовой тишине. — Не её вы прочили мне в жёны. Не её привели во дворец. Не с ней видели наше будущее. С той, что пожертвовала жизнью ради меня. Нет. Вы притащили во дворец самозванку и усиленно её под меня подкладывали. Так что не смейте говорить о том, что вы заботитесь обо мне, этой стране и о чьём-либо ещё спокойствии и счастье, кроме своего собственного.
— Но всё же это так и есть!
Ну кто ещё рискнёт мне возразить, когда я в гневе, кроме моей занозы?
— Так и есть? Да неужели? — усмехаюсь я зло. Да, как разъярённого вепря, меня трудно остановить, когда я уже так разогнался, даже ей.
— Да! — она словно отрезает и не думая робеть.
Но прежде чем продолжить, что-то шепчет Карлу, заставляя его вылететь из комнаты, а меня ждать.
— Да, — повторяет она, подходя ко мне почти вплотную. — Это неприятная история. Но мы все здесь взрослые люди, поэтому я скажу. Катарина, прости. Дора, Лиза, — кивает она каждой по очереди, — простите, но пусть он знает то же, что и я. Так вот, Георг Пятый Рекс, в ту первую брачную ночь, когда Катарина призналась Феодоре, что у них уже всё было с Дамианом, не о своём сыне она заботилась, а о тебе. Она поклялась, что разрежет себе руку, чтобы брак был консуммирован по всем правилам, но никто и никогда не узнает правду.
— И ты считаешь, эта отвратительная ложь — ещё и благо?
— Да, благо, Георг. Да, во имя благоденствия страны, которой нужен был ты и твой наследник. Во имя твоего счастья и спокойствия. Кому было бы лучше, если бы она пришла к тебе с этой правдой? Кому? — обводит она взглядом присутствующих. — Позор и смерть — вот что ждало Катарину. И мы бы все погибли. Я, она, Карл. Несчастный Дамиан наложил бы на себя руки. Родители Карла оплакивали бы своего сына. Весь род Лемье ждал бы позор. Вот так это решил бы ты. Тот ты, которым ты был раньше, не встань между тобой и правдой Феодора. Не прими она это решение за тебя. Так что не смей говорить о том, чего ты не знаешь.
И я действительно не знаю. Не знаю, что ей ответить. «Ты тоже знаешь не всё!» Но это будет выглядеть просто как дешёвая месть за то, что она заставила меня заколебаться и не больше. И, бросив взгляд на совсем сникшую Катарину, только плотнее сжимаю зубы и молчу.
— Я не знаю, что подвигло их на то, чтобы привести во дворец Конни, — зато и не думает молчать моя заноза. — Не знаю, почему им показалось, что это правильное решение. Но уверена: они заблуждались искренне. Дора, — поворачивается она к Феодоре. — Конни, увы, не я. И далеко не Годелин. Я думаю, она настоящая Коннигейл, незаконная дочь графа де Артен, единственная из их семьи оставшаяся в живых после пожара. Сожалею.
— Но ведь Эрмина сказала… — было поднимается Феодора, глядя на Дашу, но снова садится, ошеломлённая, потрясённая, не верящая. — О, боги!
— Катарина, — командует мать, — подай воды.
И пока та трясущими руками стучит горлышком графина о стакан, пока Феодора жадно глотает воду, я просто подхожу и прижимаю упирающуюся Дашку к себе двумя руками.
Потому что люблю. Потому, что я вдруг представил, что её бы не было. Что я ведь действительно мог поступить именно так, как она сказала. Мог бы, но на самом деле я даже голову бы Катарине не отрубил — палач был предупреждён. Да и к позорному столбу не отправил. Проглотил бы, смирился, пережил. Я и пережил. И её ненависть, и её обман и даже большее — то, в чём она призналась мне теперь.
— Прости, — прижимаюсь я губами к Дашкиным волосам, всё же преодолевая её сопротивление.
— Ты меня прости, — прячет она лицо у меня на груди, хотя я понятия не имею за что она-то извиняется.
— Пойдём, Георг! Ты должен это увидеть, — допив воду, решительно встаёт Феодора. — Прости, Даша, что я так сильно ошибалась. Я действительно хотела как лучше и ошибалась искренне, поэтому хочу вам кое-что показать, — приглашает она.
Глава 48. Георг
Идти недалеко. И Барт очень кстати прихватывает по ходу светильник, потому что в том чулане, куда нас приводит Феодора, темно.
— Мы решили поставить их здесь, на случай, если понадобятся, — скидывает она тряпки с накрытых ими мольбертов.
И по мере того, как Барт поджигает свечи, света становится больше, а настроение моё всё хуже. Глядя на портреты, я прекрасно понимаю, кто эти нарисованные девушки. Скажу больше, о прибытии каждого портрета я тоже знал, хоть и приказал мне их даже не показывать, а от послов отделываться витиеватыми высокопарными посланиями. Скажу ещё больше: это была одна из причин, почему я приказал закрыть границы: в том числе чтобы не домогались меня эти «невесты». Поэтому Феодора поясняет больше для Дарьи, чем для меня.
— Это Арабель, дочь короля Мениантуса. Эта девушка, кажется, из Акоруса. Эта — из Диграфа, — тыкает она пальцем в каждую нарисованную маслом «красавицу». — С каждым из этих портретов было прислано и предложение рассмотреть богатую знатную наследницу в качестве будущей жены. Скажи, — поворачивается Феодора ко мне, — если нашей целью было тебя просто удачно женить, то почему ни с одной из них мы к тебе так и не подошли?
— А разве должны были? — усмехаюсь я. — Может, ваше брачное агентство припасло их на той случай, если с Годелин де Бри произойдёт осечка?
— Годелин де Бри, — всплёскивает руками мадам Лемье, не выдержав. — Георг, её имя прозвучало во время ритуала возвращения Дарьи. Её имя упомянуто в пророчестве. Её имя, будь оно неладно, уже сидит у меня в печёнках, но мы поверили, что она — это твоя потеря, твоя Даша, и только поэтому притащили её во дворец. Хотя, знаешь, я, как мать, должна быть оскорблена, что моя девочка в итоге осталась не у дел. И я должна бы настаивать не на какой-то там Го-де-лин, — выразительно разводит она руками, кривясь, — а на Катарине.
— Да, да, Элизабет, — киваю я, — звучит почти убедительно. Вот только Катарина с Дамианом, а именно к Годелин прилагается поддержка целой Империи Третьего Континента. С его армией и флотом, с его промышленностью и торговлей, и со всем его богатством и благоденствием. Породнись мы с Трэсом, и такой державе не будет равных в этом мире никогда. Жалкая Империя Пяти станет просто пятнышком на карте, если мы объединимся. Я ничего не упустил?
