— Ни одна, — качает Катька головой. — Особенно после того, как Дамиан стал главой церкви. И пусть это всего лишь должность, а не сан, как глава Элексии Ортогонале, он отнёсся к этому очень серьёзно.
— Элексия Ортогонале? Это что ещё за хрень?
— Так называлась старая религия. Ортогональная. Орт, Ог и Наль. ОртОгоНаль.
— Ну надо же, — искренне удивлена я. — Значит, троебожие у вас здесь — это ортогональ?
— Да старые теологические традиции, если научным языком. И Дамиан днями и ночами засиживался в храме, чтобы сопоставить новые каноны со старыми. Чтобы не разрушить то, на чём вера держалась веками, люди не отвернулись от неё, и поняли преимущества «правильной» веры, — показывает она пальцами кавычки, совсем как я. — Очень сильно ему, конечно, помог Фарад. Собственно, именно благодаря «травникам», что сохранили и книги, и традиции, и взяли на себя подвижничество — пошли по городам, деревням, общинам, разъясняя, просвещая, успокаивая людей — и удалось более-менее безболезненно начать двигаться «современным» курсом, — снова показывает она кавычки.
— Что же не так? — переспрашиваю я в ответ на её тяжёлый вздох.
— Дамиан всё же оказался куда более набожным, чем мне казалось.
— Или его за этот год, что тебя не было, так обработали все эти мерзкие священники, что он стал таким?
— Нет, Дарья Андреевна. Он и был таким. Просто я этого упрямо не замечала, не хотела замечать. Меня вообще всё это выводило из себя. Даже разговоры о религии. Вот Дамиан со мной об этом и не говорил. Я всё же по своей природе атеистка. И мне всегда казалось глупо верить в то, что после смерти два парня, один из которых, считай, убил свою сестру, а другой был просто пьяницей и бабником, стали вдруг богами. Даже Эрмина меньше кичилась своими возможностями, хотя вот она-то как раз настоящая. А глядя на Мариэль, понимаешь, что возможности были у неё просто безграничными. Но эти двое, — пренебрежительно отмахивается она. — Тоже мне боги. Ни о чём.
— Одно слово — мужики, — улыбаюсь я. — Главное, побольше селфи с простым народом, фоточек в инсте, грамотный пиар и всё — ты в телевизоре. В данном случае — бог.
— Вот да, сделают на копейку, но гордятся на рубль. А люди и верили.
— Ты стала мудрее.
— Расту, — усмехается она. — Жизнь заставила.
— Так и что там дальше с Дамианом?
— А ничего особенного. Всё ожидаемо. Теперь он хочет сан.
— Чего?!
— Да, административная должность для него не по-настоящему. Он хочет принять постриг и получить благословение верховного епископа.
— Подожди, подожди, — аж подскакиваю я и останавливаю её рукой. — Постриг — это же монашество? То есть обет безбрачия и прочая, прочая, прочая фигня, да?
— Да, да, — снова усмехается она. — Ты же читала наши каноны, всё знаешь. Что для женщин те двое богов придумали бордели, а все священнослужители — мужики. Для них есть и монастыри, и семинарии. И Дамиан хочет стать главой нашей Церкви, не номинально, а по-настоящему. И своим обетом склонить верховного епископа к признанию старой веры законной и получить его благословение.
— А-хре-неть! Прости мой французский. И плевать я хотела на все их тёрки с епископом, но выходит, что тебя он бросает ради своей церкви?
— Уже бросил, — вздыхает Катарина.
— То есть секса у вас, прости, не было и нет? И жениться он на тебе не женится, потому что монах и всё такое?
— Ага, — поправляет она складки плаща, опустив голову. — Правда, секс у нас был. В ту недолгую пору, что мы даже были немного счастливы. Ну-у-у, как секс…
— Как?
— Да, никак, — отмахивается она. — Словно он в первый раз. Или ему противно. Будто мы делаем что-то постыдное, грязное, неправильное. Или может, он так относится именно ко мне. Я для него испорченная, использованная, греховная, порочная, плохая.
Она закрывает лицо рукой. И я понимаю, что мы подошли к той черте, за которую нельзя. После которой мы не сможем остаться подругами, и ничто не будет по-прежнему. Я видела их взгляды с Георгом друг на друга. Видела эту неловкость, натянутость, скованность. Ох, боюсь, был у них секс. Был. Уже после меня. И у меня есть сотни, тысячи оправданий для них обоих. И за каждое из них вину я возьму на себя. Он делал это с её телом сотню раз, что изменит сто первый? Казалось бы, ничего. Но на самом деле — всё, если он мне соврал. И я не хочу услышать это признание от Катарины. Не хочу.
— И ты решила вернуться в мой мир?
— Что? — подбирая слова или думая, как рассказать мне правду, она, видимо, не ожидала этого вопроса.
— Эти Ромкины учебники, тетрадки за пятый класс. Ты учишься, чтобы вернуться в наш мир?
— Ромка мне помогает, — кивает она, глядя на меня испуганно, словно я могу её наругать или запретить ей. — Я начала, когда ещё была там, а вы здесь, — непроизвольно переходит она на «вы». Как и я, вдруг ощутив эту разницу в возрасте.
— Элизабет знает?
— Никто не знает. Даже тёть Лена, — сцепляет она пальцы и выкручивает их нервно и правда, как девчонка. — Но Ромка сказал, что я способная. И если буду стараться, то на следующий год смогу пойти с ним в школу, в выпускной класс.
— А документы? — вырывается у меня, но я тут же сама нахожу ответ и машу рукой. — О чём я! Сейчас же всё можно купить. И документы, и прописку, и медицинскую карту с прививками.
И не знаю почему, но мне ведь нравится этот план. Ну что ждёт бедную девчонку здесь? Замуж её никто не возьмёт, если только какой вдовый старик. Шутка ли, бывшая королева, спавшая с двумя монаршими особами. Здесь пока эти матримониальные условности сильны. Ей прямая дорога в бордель, если папаша Лемье её вышвырнет. А он её вышвырнет, как паршивую овцу, как только узнает, что Дамиан от неё отказался. Но в нашем мире она и за шестнадцатилетнюю сойдёт в своём-то теле. Это в моём старческом — шансов у неё не было. А тут… Да если получит диплом… Да если в институт…
— Кать! — восклицаю я так, что она аж вздрагивает. — Не бойся. Я тебе помогу, чем смогу. Хочешь, пока заниматься с тобой буду? А там с Ленкой поговорю. Глядишь, и правда, сложится.
— Не хочу загадывать, — пожимает она плечами.
— И не загадывай, правильно. Что будет, то будет, — сжимаю я её руку. И выглядываю в окно, поскольку экипаж останавливается.
Глава 50. Даша
— Это точно Бланкаст? — разминая слегка затёкшие ноги, выпрыгиваю я из кареты.
И вроде всё знакомо. И Мёртвый лес чернеет на фоне голубоватого в свете луны снега. И сам замок всё так же ажурен, лёгок и требует ремонта. Вот только выглядит он таким безжизненным, что я даже сомневаюсь, что в нём кто-то живёт.
— Эрмина никуда не собиралась? — разглядываю я заваленное снегом нечищеное крыльцо и припрошенную дверь, которую явно давно не открывали.
