Глава 61. Даша
— Ромка-то чего? — привычно поворачиваю я ключ в замке двери своей квартиры.
— Как чего! Ждал твою Катьку. Взял же над ней шефство. Говорит, она способная. И ведь какой пронырливый. Он меня порой поражает. Я ему всё: заплатим, купим, заработаем. А он нашёл какой-то центр для беженцев, говорит, там можно временные документы оформить законно и бесплатно, а потом уже на основании этой бумажки и паспорт получить.
И мы, конечно, вроде торопимся, но, столько всего надо обсудить, что, как обычно, говорим сначала в моём подъезде. Потом стоим на улице, пока я сметаю свежий снег со своей машины. Потом замёрзнув, ещё немного говорим в Ленкином подъезде. И только когда недовольный Ромка затягивает нас в квартиру буквально за руки, наконец, раздеваемся и садимся за стол.
И я думала по невозмутимости всех превзошёл Шако, когда увидел меня в зале заседаний. Но Барт в непривычной для него, новой, незнакомой, как мне казалось, пугающей обстановке со светом, телевизором, компьютером, газом и прочим, превзошёл даже его.
Потому что первое, что сделал этот боевой генерал, оказавшись в чужой квартире, чужой стране и чужом мире — прикрутил разболтавшуюся ножку стула, причём использовал для этого Ленкину вилку.
— Да, прогресс не прогресс, а стулья у вас хлипкие, — перевернул он табурет, для верности пошатал, проверяя на прочность, а потом только сел на него.
— Ром, а дать человеку отвёртку, не? — сделав мне большие глаза за спиной Барта, означающие, что она не виновата: такие мужики — её слабость, и плевать хотела на мой запрет, раскладывает по тарелкам свою фирменную курицу Ленка.
— А зачем? Дверцу шкафа он вообще ногтем прикрутил, — хмыкает Ромка, помогая матери с посудой.
— Ну так, для общего развития, — всё же приносит Ленка ящик с инструментами.
И после того как вкратце объясняет про отвёртки, пассатижи и что там у неё ещё скопилось, как у настоящей хозяйки, я подозреваю, что Барта на сегодняшний вечер мы потеряли: всякие железки — это точно его, а женщины, что знают их названия — видимо, тоже слабое место. А ещё я недооцениваю магическую силу Ленкиной стряпни. И уже к третьему куску курицы понимаю, что Барта мы, кажется, теряем совсем. И вот даже не знаю радоваться этому или расстраиваться.
— В общем, я понимаю, что вы надеялись на моего сына, — проигнорировав мой взгляд, подкладывает Ленка Барту салат и занимает место рядом с ним, когда Катьку утаскивает к компу Ромка. — Но что взять с этих детей? Поэтому, Барт, — подаёт она салфетку. — Я же могу тебя так называть?
— Да, Лен, — кивает он, вытирая пальцы.
Чёрт! Даже у меня от этого «да» и «Лен» поползли по спине мурашки.
— Я всё посмотрела, — и не дрогнула моя деловая Ленка. — И решила, что с вашим золотом проблем будет намного меньше, чем со всем этим фамильным барахлом.
— Мы так и сделали, — киваю я. — Как ты сказала.
— Да, именно золото и принесли, — подтверждает мои слова Барт, не уточняя как именно он это сделал. И что под рубашкой на нём золотой "бронежилет" весом в несколько килограмм.
— Тогда давайте, блин, выпьем, чтобы у нас всё получилось, — тянется Ленка к бутылке, но Барт её опережает. Сам разливает, сам подаёт и неожиданно протягивает ей раскрытую ладонь. — Всё будет хорошо, не дёргайся!
— Пффф… это ты не дёргайся. Со мной не пропадёшь! — пожимает она его руку.
И после этого крепкого рукопожатия, и пары рюмок коньяка разговор сам собой начинает складываться. И не только разговор. Что-то просто складывается, налаживается, приходит в какое-то равновесие, объединяющее наши жизни, судьбы, миры.
Даже несмотря на то, что мы всё же прибыли сюда по делу, вдруг оказывается, что это классно — вот так что-то делать всем вместе.
И Ленка уже всё узнала, посчитала, везде позвонила, съездила, договорилась. В общем, я в своей подруге ни разу и не сомневалась. Но думала, что Барт будет с нами просто охраной, этаким бездушным истуканом, чтобы не вызывать подозрений. Но я, как выяснилось, очень плохо знала Барта. Помнится, он как-то говорил мне, что интересовался нашим миром. Но я не думала, что настолько плотно.
И я понятия не имела, что это так весело: показывать Бартоломеусу Актеону новый мир.
Выталкивать из сугроба машину, которая никак не хотела заводиться. Ходить по украшенным к Новому году магазинам. Открывать для него простые вещи: ручку пластикового окна, гель после бритья, телефон, примерочную кабинку.
— Пресвятой бобёр! Так, держи меня сейчас, — присвистывает Ленка, когда Барт выходит продемонстрировать нам кожаную куртку на меху «а-ля пилот», которую мы для него выбрали, чтобы он не вызывал вопросов своим внешним видом. — И мне похер что ты там мне говорила про его разбитое сердце. Я же правильно поняла, что парень свободен?
— Да. И меня бы саму уже кто-нибудь подержал, — шепчу я в ответ, зажимая рукой готовую упасть челюсть.
— Ты охренителен, — высказывает общее мнение Катька.
И даже продавец немного зависает с моей банковской карточкой в руках, засмотревшись как Барт сводит и разводит руки, видимо, проверяя удобно ли ему будет в этом тулупе, например, выхватить из ножен меч.
А к концу второго дня, когда Карл прилетает с известием, что Его Величество возвращается, я делаю то, что до этого делать не собиралась: я оставляю Барту ключи от своей квартиры и, обняв на прощание Катьку, оставляю их там, уверенная, что они без меня со всеми поставленными задачами справятся.
Более того, убеждённая, что Барту с Ленкой я там даже мешаю.
— Сказочка моя, — шепчу я своему королю, когда, чуть не переломав мне все рёбра, он наконец, ставит меня на землю. — Я велела тебе возвращаться с победой, а не с Шарлоттой.
— Ты же знаешь, у меня слабость к женщинам, которые меня ненавидят, — шепчет он в ответ.
— А эта-то за что? — искренне удивляюсь я.
— За встречу, которую я только собираюсь устроить, — склоняется он к самому уху. — Я пригласил Маркуса Брина.
Глава 62. Георг
Я не чувствую это, чую.
Клыками, когтями, инстинктами. Тем древним мужским началом, что заложено во мне далёкими-далёкими предками. Рефлексами, что до сих пор заставляют нас защищать свою территорию. Подсознанием, что требует задвинуть свою женщину за спину. Интуицией, что заставляет стискивать руки под столом в кулаки. И эгоизмом самца, одержимого слепой потребностью заявить на неё свои права.
Всем своим существом я чую — ортов Брин любит её. И едва ли слабее, чем я.
Я чую, чувствую, вижу, понимаю. По взглядам, едва заметным, скользящим, мимолётным. По тому, как он касается вилки. Как рассматривает в бокале вино. Как зябко поводит плечами в ответ на её улыбку. И как отворачивается, когда она притрагивается ко мне — тоскливо, безнадёжно, задумчиво отворачивается.
